Родился я в Питере, а не в Москве, в восьмидесятом, в центре города. Кирзачи и телагу видел по телевизору два раза и еще пару-тройку раз на стройках коттеджей у папы или у своих знакомых. Клей нюхал два раза в восьмом классе. Не прикололо. Про Брежнева рассказывал папа (не уверен), в одиннадцать лет я палок не кидал, зато нехило дрочил на шведскую «Magma Private», а это покруче, чем тюрить неумелый секс с прыщавыми одноклассницами. Уж в чем в чем, а в порнухе-то я разбираюсь (признаться, сам подумываю снять что-то подобное). В качалку не заходил, да что там – меня и в фитнес не заманишь («Петровка-спорт» – 50 процентов скидки, «World Class» – бесплатно, – у меня там знакомый менеджер). Зато в свои одиннадцать я уже лет шесть как заходил завтракать с мамой в гранд-отель «Европа» (но это к слову). Пошел в школу, где мог бы отлично учиться ввиду того, что «этот мальчик из хорошей семьи, его папа…», хотя учителя почему-то это по достоинству не оценивали. Отчасти сие объяснялось пролетарским происхождением учителей, а отчасти (и главным образом) моей ленью и неусидчивостью. В общем, все было неплохо. С трояков я не слезал. Зато и на героин не подсел.
Потом папа стал слишком много зарабатывать, что слишком мало стало устраивать маму, которая продолжала тянуть на себе всю бытовуху и выслушивать его монологи о собственной избранности. Начались мелкие ссоры, напоминавшие бои местного значения, потом крупные скандалы, потом швыряние друг в друга антикварной посудой, доставшейся от бабушки. Мама начала больше работать, папа стал еще больше гулять. А кто обещал быть буддийским монахом? Становиться хорошим/ей мужем/женой также никто не клялся на крови.
Потом между драгоценными родителями выросла тонкая (шириной в стодолларовую купюру) стена непонимания, постепенно разросшаяся до ширины стены Кремлевской. Папа переехал в Москву, а мама перефразировала известную цитату: «Я счастлив, Горький, что живу с вами на одной планете!» до такой степени, что та зазвучала как: «Я не могу сказать, дорогой супруг, что счастлива жить с вами в одной стране». И уехала в США. Куда, ввиду своего малолетнего возраста, был увезен и я.
Купил боксерские перчатки, спиздили в школе.
Пиздец был Витьку и Коле.
Линолеум, пятна крови, поставили на учет.
Ночью взломал бытовку, от пацанов почет.
Время течет…
В Штатах опять школа. Если в Ленинграде я учился в английской спецшколе при Академии наук, то в Америке попал в самую страшную из всех школ района – школу имени Мартина Лютера Кинга. В Америке гуляет шутка: «Если где-то рядом есть надпись «Martin Luther King» – надо бежать». Это потому, что надписи такие, как правило, в самых ужасных черных районах, куда белые дети попадают редко. Но мне «повезло». Мама зарабатывала копейки, и нам ничего не оставалось, кроме как снимать квартиру (если это можно назвать квартирой) в самой отстойной части города…
Пора бы и в душ, смыть следы ночного города и все такое. Вообще вода – это хорошо. Последнее время от депресняка только душ и спасает. Солярий еще. Интересно, сколько стоит домашний солярий? Я бы из него не выходил. Устроил бы Доминиканскую Республику в отдельно взятой квартире. Чего-то голова уже слишком грязная… Как у шахтера, не иначе. С другой стороны, чем я не шахтер? Забой вчера был такой, что крыша клуба чуть не рухнула, похоронив под собой всю нашу бригаду. Блин… Кстати о «Крыше». Не стоило, ох, не стоило мне вчера так энергично танцевать с этой Нелей. С другой стороны, Вова должен был раньше сказать, что она девушка Шамиля. Ну, Неля, ну виделись где-то, «лицо жены хозяина нам знакомо», и все такое. Фигурка хорошая, грудь там, сапоги «Gucci», вроде знакомая, реально. Опять же «не помню, откуда помню». Я что, все про всех знать должен? Или всех помнить? Тем более наощупь! Я же не справочная! В общем, неприятно. Черт знает чего у этого Шамиля на уме! Да я вроде и не делал ничего такого. Да… «Лицо жены хозяина нам знакомо… Выстрел – кома». Тьфу-тьфу-тьфу. По башке еще надо постучать. По Володиной. Надо же предупреждать! Ладно, отоврусь, если что. Скажу, пьяный был или обознался, пообещаю фотографии в светскую хронику тиснуть – и все дела. Сыграем на тщеславии.
