Мы смеёмся, и Милена снова кивает:
– Чёрт! Да, ты права, Глаш! Всё могло бы быть в разы хуже!
Когда мы выходим во двор, там уже собрались почти все. Не хватает только одной из московских подруг Миленки и… её отца. Ребята разводят в специально оборудованном месте для костра огонь, и мы садимся в круг. А там уже и Илья Александрович появляется в сопровождении Нины.
Миленка бросает на них равнодушный взгляд, а вот мне неожиданно становится интересно: чем они занимались наедине? Но подруга виснет на Петруше, оставляя меня задаваться этим вопросом в одиночестве.
Нина так и увивается рядом с Лютаевым. Пока он разжигает огонь в мангале, она что-то делает на столе рядом. А когда он загружает первую партию овощей на решётку, спрашивает:
– Дядя Илья, всё?
– Да, спасибо, что помогла, Ниночка, отдыхай с друзьями.
Он резко поднимает взгляд, застигая меня врасплох. Прекрасно! Опять он поймал меня за разглядыванием!
– Аглая, проголодалась? – спрашивает он, даже не глядя в спину удаляющейся Нине.
– Не знаю, – мямлю я.
Ровно три секунды назад казалось, что умираю с голоду, а теперь, уверена, кусок в горло не полезет. А виной тому внимание этого мужчины.
И как так получилось, что мы сели так близко к площадке для гриля? Миленке то хорошо, она вон с Петрушей, а я… Сижу, вроде бы, в толпе, но словно одна. Чужая.
И после вчерашнего представления в бассейне, подозреваю, что многие сознательно избегают меня.
А вот такой же чужой для этой компании человек, отец Миленки, напротив, обращает на меня гораздо больше внимания, чем на толпу гостей собственной дочери с ней же во главе.
Нет-нет, да бросит взгляд в мою сторону. А я изо всех сил стараюсь игнорировать его присутствие.
Хуже становится, когда еда готова. Лютаев просит меня помочь, и я держу тарелки, пока он выкладывает с решётки овощи и креветки. Мужчина смотрит на меня с лёгкой улыбкой, от которой внезапно перехватывает дыхание. Пару раз наши руки случайно сталкиваются, и в этих местах кожа пылает.
Все налетают, словно чайки с голодухи, расхватывают горячие кусочки и торопятся снова занять мешки и кресла вокруг костра.
Я же стою в стороне, пока не понимаю, что никто не собирается обращать на меня внимания, и скрываюсь в тени дома, выходя со двора таунхауса на ровную асфальтированную дорожку посёлка.
Дохожу до конца улицы. Там дорога делает плавный поворот, а между домами есть тропинка в горы. Сумерки стремительно опускаются, но я и не собираюсь уходить далеко. Только посмотрю одним глазком!
Я захожу за деревья. Тропа хорошая, видно, что здесь часто гуляют жители посёлка. Примерно через пятьсот метров небольшая полянка с беседкой, откуда открывается вид вниз: на серпантин, ведущий до ближайшего городка и станции, где-то далеко виднеются вспыхивающие огни Большого Сочи, а в синеве на горизонте прячется море. Жаль, что сейчас его невозможно рассмотреть, но, возможно, завтра или послезавтра мне удастся не только увидеть его отсюда, но и куда ближе?
Я вглядываюсь в манящую синеву, стараясь не думать о причинах, по которым ушла, как только отец Миленки вошёл в дом. Сбежала… от его пронзительного ледяного взгляда, пробирающего до дрожи, а теперь стою и убеждаю себя, что мне показалось.
Ну не могу же я на самом деле испытывать интерес к отцу своей подруги? А главное, не могу же я думать на самом деле, что этот интерес взаимен?
Но почему тогда Лютаев смотрит на меня так, словно хочет… сожрать?
