Тише - страница 8

– Неплохо, Стиви! Мне в команду нужны такие умные люди, как ты. И хотя у меня есть еще несколько кандидатов на эту вакансию, я склонен выбрать тебя. К тому же ты британка – а ведь именно британцы изобрели закрытые джентльменские клубы! Инвесторы будут в восторге.

Лекс глянул на часы, пробормотал что-то об очередной назначенной встрече и попросил счет.

– Хочу, чтобы через полгода у нас был лист ожидания для желающих вступить в клуб. – Он улыбнулся. – Или по крайней мере чтобы люди думали, что этот лист есть.

Дзынькает микроволновка. Я встаю с кресла, делаю четыре шага до кухни, устанавливаю рычажок таймера на пять минут, переключаю мощность с разморозки на максимальный подогрев и ползу обратно. За неделю до моих родов Ребекка набила мне морозилку пластиковыми контейнерами с домашними рагу и супами. И теперь каждый день, ровно в полдень, я достаю один из них и разогреваю в микроволновке. Контейнеры не подписаны, так что каждый обед – лотерея, хотя и беспроигрышная. Через две минуты, вне зависимости от содержимого, по квартире неизменно начинает распространяться запах школьной столовой. И тогда я пытаюсь угадать. Сегодня это картофельный суп с луком. Опять.

Благодаря морозилке, спорадическим онлайн-покупкам с доставкой на дом и внушительным запасам бакалеи я могу продержаться хоть целую вечность. Теперь моя квартира – это весь мой мир площадью семьсот квадратных футов. Я знаю каждую трещинку на паркете, каждое пятнышко на каждой белой стене.

Дни и ночи поделены на трехчасовые периоды. Сорок минут кормления – если раньше это была мучительная агония, как после выстрела в грудь, то теперь в меня будто вонзают пчелиное жало, и я всякий раз вздрагиваю. Смена подгузника – черноватая кашица первых дней уже приобрела цвет мокрого песка.

Затем нужно помочь ему срыгнуть; я кладу крошечное тельце себе на колени животом вниз и с нажимом провожу основанием ладони по спинке, от ягодиц к лопаткам. Или, перевернув его на спину, делаю «велосипед» – то есть поочередно сгибаю ему ножки, прижимая их к животу, как научила акушерка, нагрянувшая вчера с неожиданным визитом. Правда, эффект от моих усилий почти нулевой: лишь изредка он отрыгивает немного воздуха, а чаще всего проводит следующие полтора часа, брыкаясь и пронзительно вереща.

Я изо всех сил пытаюсь его успокоить: прижимаю к себе, отворачиваясь от покрытой пушком головы, чтобы не чувствовать исходящий от нее странный прелый запах; запихиваю ему в рот пустышку, которую он упорно выплевывает. Если он продолжает плакать, я несу его в спальню, кладу в плетеную люльку, закрываю дверь в надежде, что соседи ничего не слышат, и жду начала следующего трехчасового цикла. Тогда я вновь занимаю пост у окна в старом, плюющемся конским волосом кресле (давно собиралась обтянуть его велюром с анималистичным принтом, теперь это вряд ли когда-нибудь случится), и обреченно несу свою вахту с красными от недосыпа глазами…

Я живу на втором этаже, в крайнем из четырехэтажных террасных домов викторианской постройки. Все дома в ряду одинаковые и различаются лишь цветом дверей и степенью обшарпанности. Между припаркованными у обочин «фордами-фокусами» и «фольксвагенами-гольфами» обычно стоят пара мусорных контейнеров, до верху заполненных треснувшими раковинами, старыми досками и обрезками медных труб.

– Строительный мусор – всегда хороший знак, – одобрила Ребекка, когда я показала ей квартиру, откликнувшись на предложение об аренде примерно через месяц после возвращения из США. – Джентрификация