Щебетанье Агнии перекрыл рев двигателя взлетающего аэробуса, и Фома, ставящий на обклеенные багажными ярлыками сумки Агнии плетенную корзинку для пикника, которую ни разу еще не использовали, но которая постоянно находилась здесь в машине невесть для чего, искоса проследил за неуклюжим взлетом гиганта. Аэробус, как давно вымершая загадочная рептилия птеродактиль, с трудом разогнался и с трудом оторвался от земли. «И как на таком летать! Безумие!» – подумал Фома, нежно поглядывая на жену, и еще более нахмурив брови и покачав головой, мягко проворчал:
– Я снова повторю, что опасно было лететь на таком птеродактиле. А вдруг в воздухе начались бы схватки!
– Но ведь не начались! А рожать заграницей? Абсурд! Я хочу, чтобы наш сын первый свой вздох сделал в России. Запах Родины ни с чем не сравнить.
Агния глубоко-глубоко вдохнула и с улыбкой выслушала очередную тираду мужа.
– А если бы во Франции родился, то Родина была бы Франция!
– Его родина – Россия. Как говорил Достоевский, Россия вмещает, принимает и понимает все культуры мира! Ой!
Фома, услышав «ой», так перепугался, что остолбенел и с ожиданием самого худшего, а для него теперь самое худшее было бы начало родовых схваток у жены, нараспев вопросил к Агнии, видимо, инстинктивно понимая, что тишина и покой сейчас бесценны.
– Что? Что такое?
– В полете была такая турбулентность! А мы еще сделали круг над нашим городом, так что сын уже увидел свой город сверху… Моими глазами, конечно! Красота!
Фома медленно и осторожно повел машину, плавно выруливая с парковки на трассу, а Агния, устроившись в кресле, закрыв глаза и затихнув, вспоминала панораму города, что видела в иллюминаторе, пока, заходя на посадку, самолет кружил над знакомыми ей с детства улицами, скверами, площадями и небоскребами.
Город был прямо под Агнией. Агния поднималась все выше и выше, а город уменьшался и сжимался. И так постепенно город сжался до таких размеров, что поместился в сферу, которая являлась крупной водяной каплей.
Агния проснулась во сне, открыла глаза и увидела, что она сама находится внутри этой водяной сферы, а город с белокаменными соборами, парками, забитыми движущимися машинами улицами, расположился равномерно по поверхности сферы, по всей оболочке. Небоскребы торчали, упираясь в небо, как иголки у свернувшегося клубком ежика.
Агния руками попыталась растянуть сферу, и при этой попытке весь город закачался, застонал и заскрипел, как при восьмибальном землетрясении. Еще одна апокалиптичная попытка разрушения призрачного города закончилась стонами, скрипами и затухающими покачиваниями зданий и фонарных столбов. Ехавшую по мосту легковушку скинуло в реку, которая, как прожорливый питон, в мгновение ока заглотила упавшую машину, не дав ни единого шанса водителю выжить. Фуру, груженную ящиками с апельсинами, качнуло так сильно, что она перевернулась, перегородив мост, и апельсины посыпались в воду прямо на Агнию. Наконец, оболочка разорвалась, и Агния вынырнула из сферы, как выныривают из глубины озера на поверхность водоема, когда при всплытии время будто замедляется, и неимоверно долго длится каждая доля секунды, и нестерпимо хочется вздохнуть, и кажется, что уже не выплыть, потому что больше нет сил терпеть… И вдруг, раз: и ты уже на поверхности!
Слегка приподнявшись из воды, Агния огляделась: город слева и справа в клубах дыма и пара навис над ней своими новостройками. Множество апельсинов плавало в воде вокруг нее. Апельсины поднимались из глубины, и их становилось все больше. Когда оранжевый ковер покрыл всю видимую вокруг нее поверхность, она задержала дыхание и ушла под воду.
