Бывший пилот ВВС, участник миссий в условиях ближнего космоса и суборбитальных конфликтов. Диагноз – синдром посттравматической инверсии памяти: редкое нейропсихическое отклонение, при котором субъективное восприятие времени нарушено – Джон «переживал» события до того, как они происходили. Медицинская комиссия описывала это как разрыв между сенсорным и когнитивным регистром, при котором сознание регистрировало результат до причины. Он не обладал предсказательной способностью – но помнил, как будто всё уже случилось.
Его участие в военной операции «Altus Veil», проходившей вблизи экзотермического кольца спутника Диона, окутано секретностью. По неподтверждённым данным, во время возвращения на Землю корабль его звена потерял ориентацию, и только Хэдли сумел вернуть модуль. Из восьми – выжил один.
Официально архив операции был очищен. Неофициально – врачи, работавшие с Джоном после эвакуации, отмечали у него симптомы временной эхо-деперсонализации: он вспоминал разговоры, которых не было, узнавал людей, которых не встречал, и описывал сцены, которые позже происходили в точности.
После демобилизации он исчез. Несколько лет жил в горах Колорадо. Был найден лишь по системе биометрического соответствия, когда Центр отбора активировал «пассивный модуль участия» – юридическое соглашение, подписанное им ещё в составе военной разведки. Джон не протестовал. Он просто явился на медкомиссию и прошёл её молча.
Он не искал спасения. Он искал границу, за которой не будет повторения.
На брифинге он ни разу не посмотрел на экран. Он смотрел в стену, как будто уже видел, что будет дальше.
Спал по 4 часа – строго, как по расписанию, но каждый раз просыпался за секунду до сигнала. Его ноутбук был пуст. Единственный файл – аудиозапись детского голоса, читающего отрывки из Библии.
На вопрос, почему он решил участвовать в миссии, он ответил: «Потому что, возможно, я уже вернулся.»
Социолог, специалист по вымирающим культурам и постцифровой мифологии. Родилась в Илорине, в семье антропологов, последние 20 лет жизни провела на стыке этнографии, лингвистики и психологии глобальных трансформаций.
Амара говорила на 17 языках, включая 5 мёртвых. Отказ от машинного перевода она объясняла просто: «язык не переносит смыслы, он их порождает». Её исследования изучали, как технологии стирают память культур, заменяя ритуалы интерфейсами.
Несколько её работ были помещены в закрытые архивы ЮНЕСКО – не из-за содержания, а из-за точности. Она предсказала исчезновение четырёх языков за три года до того, как это было зафиксировано. Одним из её самых резонансных трудов стала статья «Мифология кода: как алгоритмы создают новые религии», где она показывала, что ИИ, будучи не субъектом, уже начал воздействовать на структуру коллективной веры человечества.
Во всех анкетах и опросах Амара избегала ответа на вопрос о мотивации. Вместо этого, она написала:
«Если бы вы узнали, что человек – это повтор, вы бы продолжили?»
В её квартире стены были исписаны от руки цитатами на разных языках: от шумерского до игбо. На запястье – татуировка в виде древнего символа времени из культуры догонов. У неё не было семьи, только архив – 47 терабайт зафиксированных голосов и песен, многие из которых уже не существовали в живом исполнении.
