Титаник - страница 3



Не поднять стакан, не глотнуть,
     не вкусить ни зелье, ни брашно!
Ешь ты, ешь, соболенок мой! Земля не утонет.
Видишь, мы плывем. Нам радио в ладони уронит
От Советского Информбюро
     о грядущей войне объявленье,
Ну так завтра то. Не боись… сохрани мгновенье…
На тебя, мой найденок, птичью лапку надену,
     блаженство рода,
За тебя, мой царенок, хоть в огонь прыгну,
     хоть в воду,
Для тебя, живенок, попру смертию смерть,
     повезет, может,
Как всегда попирали мы тьму —
     алмазным морозом по коже!
Ешь ты, ешь, не сиди,
     кофеек ячменный твой стынет,
Мы по морю ночному плывем в дырявой корзине,
Я тебя тоже вышью, шелком-гладью по снегу,
     когда стану девчонкой,
Ждать недолго, ты ешь,
     а я пока лишь поплачу тонко,
Лишь воспомню всю мою
     ясную, красную, несчастную Атлантиду,
А корабль плывет, а мы тонем медленно,
     незаметно с виду,
И я режу хлеб на тарелке,
     а там, в круге фаянса, изображенье:
В море тонет корабль,
     украдливо, дико это движенье,
Пахнет хлеб ржаной головенкой твоей,
     княжич малый,
Хоть кусок возьми, нашу трапезу меж людьми
     начинай сначала,
Топки полны углём, умереть нам влом,
     гордо реет красное знамя
На бушприте, и в горле ком,
Бог забытый плывет, смеется со всеми нами.

«не смейтесь я бы хотел стать Патриархом и мысленно каждый день обращаться ко всему народу с добрым и ласковым словом доброе слово и кошке приятно а уж человеку подавно я бы шел каждый день на службу и понимал что за мной стоит вся страна и молится вместе со мной ну не вся страна конечно а те кто правда верит а я вот не знаю верю я или нет не смейтесь и в духовную семинарию мне поступать поздно время мое утонуло»

ИЛЮША

Роды на корабле

…а я только тут повитуха —
ай-яй-яй, у самой себя!
да, отстань, колобродит, бредит старуха,
иссохшую грудь теребя.
этот хлеб уже высох на пересылках,
изо рта этого все напились до скорбей,
до отвала,
а я старая свинья-копилка —
на счастье разбей.
на сем корабле никуда нету брода.
дырява у всех мотня.
на сем корабле принять нету роды
никогошеньки, кроме меня!
баба, раздвинь дебелые ноги,
белокурые космы разбрось
на потной подушке. ляг при дороге.
ничего не видать из-за слез.
ну, поплачь, в родах завсегда бабы плачут,
ревут ревмя.
мы тонем, брехал капитан, за все заплачено,
валяйся тут голомя.
согни так ножонки… ах-ах, потужься…
да тужься, тужься давай…
не ленись, грудей разбросай окружья,
вздымай живота каравай.
эх, жадно как мужики кусали,
и лишь младенца отец
так целовал нежнейше, в печали,
на музыке сердца игрец.
ах, баба, так я ведь тоже баба,
старуха хотя я,
хоть
забрюхатеть однажды,
за то выпить хотя бы,
плодитесь, завещал Господь,
и размножайтесь,
и возжигайтесь,
а сгинуть неохота как,
на свет Боженькин наново в воплях рожайтесь,
затылок – из чрева кулак.
ну, тужься, кряхти, да, ты, царица,
крутилась под мужиком,
а нынче ты зимняя, ты волчица,
под простынёвым кустом.
ножки-то гладки – а в шерсти, вижу.
зубы – звезд корабли.
твой волчонок все ближе, ближе.
воды уж отошли.
…руки мои все в кровище, толкается, лезет головка
Нашей земли, в волосенках мокрющих
     голая голова,
Я ее внутрь заталкиваю, возвращаю хитро и ловко
В красную тьму, где она еще так недавно жива,
Где ей тепло и покойно, и мутно,
     и сладко, и чутко, и чудно,
Слепо: ни хлеба, ни молока,
     ни Преждеосвященных Даров,
Где ей стожарно, молитвенно,
     тайно, бесслезно, безлюдно,
Околоплодное море Мечты, Граалевый ров,