Титаник - страница 5



А правда ль, я роды ловко твои принимала?!
Как суетилась! как хлопотала!
     да разве оценит кто…
Выпростай грудь. Вот так!
Дай ноги укрою
     верблюжьим, можжевеловым одеялом.
Плечи укутаю голые драповым довоенным пальто.
Баба! Корми! Ты мой мир родила.
Наш мир, бери выше!
Он населится, дай срок,
     зверями, птицами, ангелами, людьми!
Зри, он к тебе присосался. Он ест тебя.
Чмокает. Дышит.
Вышел послед. Исчезающий свет.
Надейся. Живи. Корми.

«я теку в чужой крови…»

я теку в чужой крови
песню надвое порви
а кому она нужна
колыбельная весна
кровоточная десна
корабельная стена
колобродная волна
коловратная война
катастрофная корма
лед и звезды задарма
я не гибну все вранье
гибель – кружево-белье
рву на страшные бинты
ночь последней красоты
дикой руганью веков
мой пестрит молитвослов
я биноклево стекло
я и шлюпка и весло
золоченый эполет
пуля я и пистолет
океанский патерик
окаянский резкий крик
жгучим шепотом: живи
я теку в чужой крови

Воскресят

Воскресят всех и каждого.
     Снимут лохматый скальп —
Оголтелую матрицу – с буянной моей головы.
Все кровавые струи повдоль, поперек виска —
Перевитую дрожь немой океанской травы.
Из реестров изымут: скосил бедолагу яд…
Ах, расплющил танк… сразил снарядов канкан…
О, ты слышишь, глухой, ведь каждого воскресят —
По записанным данным, по цифровым глоткам!
Восстановят, как ты, утопая, рот разевал!
Этот крик бесслышный вверх пузыри пускал —
И всходила смерть со дна, как девятый вал,
Твой Титаник вниз уходил, в болотный прогал!
Я плыла со всеми – а видишь, тону одна.
Растопырена жизнь, как пальцев пять на руке.
Это Время вспять не пойдет, не наша вина,
Только в том виноваты – пустились в путь налегке.
На поверхности плавают люди, как птицы, орут,
Как скандальные чайки, и клекот, и визг, и плач!
Наш железный короб тонет за пять минут,
Наш кристальный айсберг молчит, наемный палач!
Как же больно, родные,
     в безмолвьи темном тонуть!
Каждый к той тишине пожизненно приговорен.
Погружаюсь ниже, и давит живую грудь
Пресс воды, гильотина соли, серебряный слон.
Улетают вверх из орущих ртов пузыри.
Вверх летит призрак-серебро изо рта моего.
Колочу руками воду!
…на дне упыри
Ждут меня – во мраке казать зубов торжество.
Он внизу уже, твой корабль, он пометил дно
Жгучей днища печаткой, пылающим сургучом
Онемелых труб,
     рядом тонет труп,
     тебе все равно,
Ты сама себе тонешь, а ближний, он ни при чем.
Утешай себя! пяль водорослевый наряд!
…соберутся люди ученые в стаю птиц,
Заклекочут чайками, гагарами запищат,
Замерцают перлами, масками меченых лиц.
Кулаки и лбы рапанами плеснет прибой
На просторные, голого нового века, столы.
Эти умники, верь, воскресят они нас с тобой,
Вынут всех утопленников из соленой мглы.
Умирая, киплю под плотной крышкой воды.
Я боюсь глубоко последний воздух вдохнуть.
Говорят, это больно,
     а легкие тяжелы и тверды,
Мой чугун и чугун,
     моя сталь и сталь,
     моя грудь и грудь.
О, забила до горла вода корабля потроха —
Трюм и первый класс, и зимний сад,
     и ночной ресторан,
И виолончель, что пела без суда, без греха
Серафимский псалом о стигматах, о чуде ран.
Беспризорный подвиг, мраморной крошки ларь,
Ту брусчатку, где алым братством – парады побед,
Ту корону в руках иерея, и плачет царь,
И комдив подымает нагую саблю вослед!
Все вглотает вода – анакондой, зеленой змеей:
Ту шкатулку, где заревом тлеет с фронта письмо,
Ту панаму, от солнца, на даче, еще живой,
То, осколками-брызгами, бабки убитой трюмо!