– Мина! – ошарашено воскликнул он. – Не может быть, Мина. Подожди, я поднимусь…
– Не надо. Я пришла… я ненадолго совсем, – девчушка подошла к постели, почти погрузившись в нее, видно было, как тяжело давался ей каждый шаг. Улыбнулась, против воли. – Это мое достижение – досюда добраться. Хорошо на стаю бездомных собак нарвалась, что-то много их в городе. Иначе б не дошла,… наверное… – и помолчав, прибавила: – А ты изменился. Столько лет прошло. Даже не верится.
– Восемь, – ответил молодой человек. Мина, я так рад тебя видеть. Как ты?
Она хмыкнула.
– Да я что? Брожу как прежде. Ты как сам? Я, когда тебя забрали, все ждала, когда ж ты соберешься вернуться. Хоть на часик повидать. Мне больше и не надо. Восемь лет прождала. А ты… нет, я понимаю, у тебя сейчас живая. Но раньше… Неужели не мог найти хоть минутку?
Тимофей смешался. В самом деле, только сейчас ему пришло в голову, что не мешало бы свидеться с Миной. Нет, он прежде подумал о ней, мгновением, когда на «Урале» гнал по шоссе. Вдали увидел поворот и новую, отражающую надпись «Гнилая топь – 5 км». Он вздрогнул, мгновенно десяток мыслей прошелестели в голове, самых разных, но не отсылающих к прошлому, а защищающих настоящее. Тимофей крутанул газ, выжимая из мотоцикла все, на что тот был способен – и через миг его занесло, прямо после поворота. Тяжело перекувыркнувшись, «Урал» шмякнулся владельцу на ногу, поломав ту как щепку, отбросил сидящую позади на обочину, и еще раз эффектно сделав сальто-мортале, рухнул, разбрызгавшись стеклом и металлом.
– Прости я…
– Не подумал.
– Нет, что ты. Думал, и не раз. Просто… понимаешь… Да и потом, – спохватился он. – Ты ведь меня выгнала из дому, нарочно дала пакет и отправила подальше, да?
– Разумеется, – ответила Мина. – я была молодой и глупой, я и сейчас молодая и глупая, но знаю, что живому мальчику с мертвой девочкой куковать зиму в промерзшем доме никак не получится. Я боялась за тебя, очень. Мне очень хотелось, чтоб ты остался навсегда, но… так ведь нельзя. Ты должен жить среди живых. Я так поняла. Потому, когда в лес пришли волонтеры, искавшие какую-то девочку, до сих пор не знаю, ни кто она, ни что с ней сталось, я решилась. Собрала тебя и отправила в мир живых. Мне было больно, но я должна была отпустить тебя. А потом надеяться, что не забудешь.
– Я только понял, что ты выгнала меня. Что тебе твой дом дороже…
– Это не мой дом, ты же помнишь, я свой сожгла, а этот просто хата, самая хорошо сохранившаяся из всей деревни. И да, я не хотела, чтоб нашли ее. Кому-то еще могла понадобиться помощь. А сказки о мертвой девочке пусть лучше останутся сказками.
– Тогда лучше бы ты мне это все в тот час и объяснила, а не отправляла в ельник. Я думал, ты решила бросить меня, я потом звал тебя, я мечтал увидеть тебя.
– И что помешало?
– Видимо, расстояние. После того, как меня нашли, сделали запрос, выяснилось: отец пропал без вести, мать тоже не сыскалась. Она оказалась сиротой, а родители отца умерли несколько лет назад. Тетя Роза, да все те, кого я называл тетями и дядями, соседи наши, не стали брать на себя обузу. Я оказался в детдоме. В двенадцать лет. Среди таких же.
Он пытался рассказать, что засыпал и просыпался с мыслью о ней, что раз даже мечтал сбежать, что плакал в подушку, призывая Мину вывести его. Что он будто вернулся назад, в то время, когда над ним измывался отец. Конечно, детдомовцы не были рады новому постояльцу, тем более, порченному, да еще и найденному на том самом болоте, а потому отношение к нему сложилось скверное. Нет, Тимофея не задирали – так только, пнут в спину и смотрят молча, как он поднимается. Друзей или знакомых хотя бы, он не нашел, закрывшись в себе, ждал выдачи паспорта и устройства на работу, неважно какую, лишь бы подальше отсюда. Хотя об этом мечтал каждый детдомовец, готовый стены проломить одним хотением своим – или погибнуть под этими завалами.
