Сегодня стояла хорошая солнечная погода. Ветер, застрявший в кронах деревьев, совсем не беспокоил, а наоборот, приносил приятную прохладу, плавно скользя по изгибам тела.
Травы жадно впиваются в остатки брошенного хозяйства, но не для того, чтобы погубить, а чтобы сберечь для нового хозяина. Уже не видно дорожек, некогда натоптанных множеством посетителей и работников полустанка. Лишь очертание полуовала в траве говорит о том, что здесь когда-то кто-то ходил. Но им надоела эта дорога, и они выбрали другую.
Давным-давно перед входом в служебное помещение чьими-то трудолюбивыми руками была разбита клумба, аккуратно
обрамленная по краям диким камнем и засаженная культурными растениями. Но, либо, не выдержав конкуренции, либо сорванные услужливыми руками, цветы пропали, а на их месте хозяйничал большой сильный, колючий, словно дикобраз, чертополох. Он распустил ветки и кроны, загнав всех остальных в тень своих крупных и ужасно колючих листьев.
Придя домой, здесь смайлик с капелькой пота на лбу, ужинаю наспех приготовленной холостяцкой пищей. Почему холостяцкой? Я до сих пор живу бобылём, хотя мама почти каждый вечер мучает меня вопросом: «Когда женишься, заведешь семью? Хочу внуков». Не знаю. Могу сказать только одно: моя жизнь – это аквариум, в котором я – рыбка, незамысловатая, обыкновенная, даже не золотая, а просто рыбка, и тем более, не бойцовская. Та рыбка, у которой изо дня в день ничего не происходит, меняется только режим сна и бодрствования. Нет, у меня все нормально с ориентацией, есть постоянная подруга. Вы спросите: «Где же тут счастье»? Отвечу по-еврейски: «А вы знаете, что такое счастье»? Раньше, в старину, при рождении ребенка, приходили соседи и родственники, чтобы поздравить, они обязательно приносили каравай хлеба, не тот, который пекут сейчас, а такой, когда умелые руки несколько часов усердно, с любовью мяли тесто, чтобы не пропустить ни одного комочка, вкладывая в эту краюху любовь. От запаха свежего хлеба просыпались все: от мала до велика. Глава семейства разламывал на части этот дурманящий запахом хлеб, от которого текли слюнки, и чувствовалась теплота и любовь. Так вот одна из частей доставалась новорожденному, т.е. он был
«с частью» – счастьем. Вот что обозначало слово «счастье», оно заключалось в небольшой части хлеба.
Времена шли, отношения менялись. Начинались проблемы между родителями и детьми, которые не хотели быть частью общего и пытались строить свое отдельное счастье, растаскивая краюху хлеба по углам и весям. И счастье с каждым разом становилось все сложнее и замысловатей, оно перестало восприниматься как покой души, когда ты стал частью этого круглого, теплого, дурманящего
своим запахом, с не забываемым вкусом детства, каравая, частью этого мира.
Вечеромдолжнаприйтиподруга. Янепредлагаюейсъехаться. Зачем? Ведь сейчас можно быть так называемым «чайлдфри», язык сломаешь, выговаривая. Наш бедный русский язык, имеющий много заимствований, просто требует введения новых слов. И самое главное: заменим лексическое значение, подменим одно понятие другим. Как это происходило в Европе со словом «толерантность». Все начиналось очень просто: под лозунгом равноправия обычных детей и детей-инвалидов. Нужно быть толерантными по отноше- нию к последним. Ты же не против детей-инвалидов? Конечно, нет. Только все забыли, что это особенные дети, требующие большого ухода, соответственно, и развитие их должно отличаться. А даль- ше еще интереснее крутится маховик (потом расскажу, что такое
