На меня смотрели выжидающе. Но недолго. Приступили с расспросами.
– Ну?
– Что ты молчишь?
– О чем тебя спрашивали?
Я оглядела ребят. Такие милые, родные, искренне обеспокоенные лица.
– Бред какой-то.
– Что?
– Что, Раиска, говори!
– Ох, ребята, даже не знаю, как и сказать-то.
– Да говори уже, как есть, не томи.
– Как есть, это звучит очень странно. Только не перебивайте. По всему выходит, что Прохор Иваныч, имея в виду тяжелую болезнь Кролика, решил, для пущего успеха театрального действия и чтобы избавить давнего друга от тяжелой и продолжительной болезни…
– Раиса! – взвился Прохор. – Ты что несешь?! Ничего я не знал!
– Не перебивай, Иваныч, – Мишка положил режиссеру руку на плечо.
– Так вот, режиссер решил отравить своего лучшего артиста прямо на сцене, чтобы он напоследок послужил искусству. Это не я. Это следователь спросил, была ли я в курсе этого плана. Он почему-то думал, что должна была быть в курсе.
Кто-то присвистнул. Повисла пауза. Впрочем, пауза длилась недолго.
– Что за чушь!
– Как такое вообще в голову могло прийти!
– Какого лешего! Галка, какое лекарство ты ему вводила?
– Я вообще клятву Гиппократа давала!
– Да иди ты со своей клятвой Пифагора! Если я не клялся, я что, человека уморить просто так могу, что ли?
– Не просто так, а для искусства. Для искусства можешь!
– Стоп. Кто вообще этот бред сочинил, если Раиску первой допрашивали?
– Да наверняка семейка его безумная, жена да теща. Больше некому.
– Вот клуши!
Ну и так далее, в том же духе. Понятно, что всех переполняли эмоции. Потом появилась Люська. Оказывается, ее тоже вызвали.
– Не понимаю, я-то здесь при чем? – удивлялась Люська.
– Нечего было орать на весь автобус, что точно знаешь, будто артист в субботу умрет.
– Так это ж я образно. У меня мышление такое. Откуда мне было знать!
– Вот и объясняй теперь особенности своего мышления компетентным органам!
– И объясню! А вы может быть, мне объясните, чего так разорались? Вас же с улицы слышно!
– С улицы?
– Реально слышно?
– Ну, не совсем реально. С искажениями. Как будто Прохор Иванович, извините, жену с тещей отравил. Почему-то из любви к искусству. Они вас, что, на репетиции не отпускали?
– Вот, видите, до чего безответственные разговоры доводят! Теперь уже говорят, что вы жену с тещей отравили!
– Действительно, давайте помолчим!
– Помолчим? Когда такой поклеп возводят?! Я молчать не буду!
– Я тоже!
– Тебя и в мирное время не заткнешь!
– Давайте хотя бы потише!
Из заданных мне вопросов я вообще не смогла понять, каким образом Кролик получил смертельный препарат, и какова версия следствия. Наверное, это так положено – вести дело так, что бы никто ничего не понимал и ни о чем не мог догадаться. Только нас это не устраивало. Поэтому мы с Люськой решили провести собственное расследование. Ясно было только, что следователей очень интересовало, что Кролик в течение вечера ел и пил.
Люська уселась за столом с блокнотом и принялась записывать свидетельские показания. Сначала мои. А что я могла рассказать? Я же наблюдала за происходящим из зала, как и остальные девяносто человек зрителей. Из зала все выглядело вполне естественно. Аленка долго и убедительно уговаривала Кролика, что он сейчас умрет от паралича. Он очень убедительно реагировал. Пока не умер. В какой именно момент произошла трагедия, я вообще не поняла. Потому что во все глаза смотрела на Аленку и очень переживала, удастся ли ей спастись от маньяка-афериста. Потом Вазген с Мустафой шум подняли, на себя внимание отвлекли.
