Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - страница 16

, несомненно, самый интересный в полку, большой рыболов и все свободное время проводит с удочкой. Напротив нас в хате живет наш комиссар Фомин[102] с женой и двумя мальчиками. Жена Фомина Гликерия Ивановна, славная простая женщина, бывает у нас каждый день и находит, что с нашим приездом стало много веселее; а ее муж Григорий Михайлович, типичный украинец с большими черными глазами, сильный, высокий, ленивый в движениях, тоже заявил, что с нами много веселее, чем с женами командиров, и что поэтому он присоединяется к нам. На берегу Днепра стоят привязанные большие «дубы», раскачиваясь на воде, и мы, подостлав коврик, лежим в лодке, читаем или разговариваем о чем-нибудь, прислушиваясь, как шумит вода, ударяясь о дно лодки. Обычно Днепр бывает спокоен, тих, и в его глади, как в зеркале, отражаются зеленые берега. По вечерам, когда гаснет вечерняя заря, по Днепру тихо скользят лодки и волны отливают серебром. Но бывают дни, когда Днепр меняется. Он становится свинцовым, а быстрые волны, набегая одна на другую, с шумом бьются о берег. С криком над водой носятся чайки, и к воде все ниже гнутся ветви зеленых верб.

26 июня. В ночь под Ивана Купала[103] мы решили на острове жечь костры и плести венки. Фомины и Сергеевы (папин завхоз) присоединились к нам. Когда настал вечер, Фомины взяли большую лодку, Сергеевы тоже, и мы, немного покатавшись по Днепру, переехали на остров. С нами были Боря и Алеша. Ночь была темная, но звездная, все небо было украшено яркими мигающими звездами, которые горели в темном небе разноцветными огнями. Катя, я и мальчики, углубясь в кустарник, искали сухие ветки для костра, а когда ярко разгорелся костер, мы с Катей рвали цветы и плели себе венки на голову. В эту темную ночь густые ветки деревьев и кустов были причудливо странными. На большой поляне цвели ярко-желтые цветы, похожие на золотые звезды. Мы таких раньше не встречали, и они нам казались таинственными цветами, цветущими только ночью. На берегу, разгораясь, пылал большой костер, и алые отсветы пламени дрожали на бледной листве низко склонившихся к воде ив. Красным светом костер озарял вокруг темноту, но там, куда этот свет не проникал, было еще темнее.

В эту ночь, полную старых легенд, невольно думалось, что там, далеко, в сумраке таилось что-то настороженно непонятное, неясное, пугливо смотрящее из темноты большими загадочными глазами, а заколдованные цветы медленно раскрывали свои венчики и пряно пахли. Из воды по временам будто светились зеленые манящие глаза русалок. Они молчаливо всплывали, едва плеснув, из темного спокойного Днепра, качаясь на ветках прибрежных ив, таких же бледных, как длинные зеленые русалочьи косы. Но когда я приближалась к горящему костру, к людям, сидящим у костра, все призрачное, сказочное исчезало. Катя и я в венках из цветов были сами похожи на русалок, прячась в ветвях или бегая по лугу с мальчиками, которые нас догоняли и искали. Нам было весело прятаться в зелени, перекликаясь, и тихо, неслышно скользить между стволами деревьев, растворяясь в темноте. Когда костер догорал, мы прыгали через потухающий огонь. Фомин был очень весел, все время шутил, смеялся, бегал с нами, и больше всех оказывал внимание Кате. Прыгая через костер, он предлагал целоваться, как это принято в украинских деревнях, но мы это отклонили. Сидя на берегу Днепра и глядя на блестящую, бегущую по воде дорожку, мы, сняв венки, бросали их в воду, следя, как темная вода их далеко уносила. Сергеев