В школе, как и положено книжному ребенку, занятия для него были на первом месте. Впрочем, и культурная жизнь тоже. Можно было договориться с другим «первым учеником» ради экономии усилий, кто из них возьмет приз по греческому, а кто – по латыни[34]. А в освободившееся время подготовить восемь выпусков своего собственного школьного журнала «У камелька» («The Fireside»). В аннотации говорилось, что читатель найдет в журнале «художественные произведения, сплетни, театр, шутки и все, что есть интересного».
В журнале чувствовалось влияние американских книжек для детей и «веселых картинок» (эра комиксов еще не наступила). Чередуясь с шутками и комическими стихами, появлялись такие персонажи, как Боб Гремучая Змея и Болтушка Габи. В женских именах можно было увидеть намек на типажи из элитных кругов, к которым принадлежала и семья Тома: мисс Бондхолдер Форчунс, мисс Камчатти де Хейвенс или мисс Сноб.
В области культуры «The Fireside» придерживался космополитической и франкофильской ориентации. В разделе «Театр» Том писал, что драма Ростана «Сирано де Бержерак» произвела «грандиозное впечатление» в местном театре, рецензию сопровождало изображение Сирано – нос, шляпа, шпага… Упоминались мелодрама «За морем», шедшая в мюзик-холле, и комическая опера в стиле регтайм «У волн печального моря». Говорилось о скандальной актрисе Анне Хелд, игравшей в музыкальной комедии «Французская горничная».
В неожиданном сочетании разнородных фрагментов иногда можно увидеть предвестие будущего стиля Элиота с его ошеломляющим столкновением «высокого» и «низкого».
«Настоящая» поэзия попадала в мир Тома главным образом из книг – в контрапункте с ахматовским «когда б вы знали, из какого сора…».
Комические стихи и лимерики Эдварда Лира были «вирусным» чтением в школе, но менее очевидное воздействие пришло с другой стороны. В приемной у дантиста лежало собрание сочинений Эдгара По. Как ни странно, в душу Тому запали не стихи самого По, а строки поэта XVII века Генри Кинга, которые По поставил в качестве эпиграфа к рассказу «Свидание»:
Жди меня там! Я не подведу,
В этой мрачной долине тебя я найду
[35].
Том потратил немало усилий, чтобы выяснить, кто такой Генри Кинг и что еще он написал. Возможно, при этом он впервые услышал о Джоне Донне (1573–1631), самом значительном из «метафизических» поэтов, чьим другом и душеприказчиком был Кинг. Влияние Донна на Элиота очевидно – в «Шепотках бессмертия» он пишет: «Таким же был, наверно, Донн…» Но настоящее знакомство с его стихами состоялось позже, в Гарварде.
Лет до двенадцати-тринадцати Том увлекался Киплингом – певец «бремени белых» с его сложными рваными ритмами и мужественной имперской экзотикой увлекал тогда многих. Но выбор стихов тоже о чем-то говорит. Том знал наизусть балладу «Дэнни Дивер» – о том, как вешают солдата, который убил спящего товарища.
Будет вздернут Денни Дивер ранним-рано, на заре,
Похоронный марш играют, полк построился в каре…
[36]Впрочем, читая примерно в это же время предания о короле Артуре в адаптированном для детей издании, Том тоже воспринимал их как форму поэзии.
В школе его учительницей французского была швейцарка миссис Кауфман, которая регулярно ездила в Европу. Такой стиль жизни вдовы, которой было около пятидесяти, воспринимался сент-луисцами как проявление крайнего космополитизма – местный журнал «St. Louis Republic
