Мальчишки, старшие братья Тонечки, хвастали дома, что добирались до вершины Синей сопки. Говорили – поросла она колючими, страшного вида, то ли деревьями, то ли высоченными кустами.
– С вот такими колючками! Не хочешь, а заорёшь! Насквозь прошивают!
И в доказательство своих слов пугали Тонечку страшными, крепкими и острыми древесными иглами. Тонечка визжала, а мать, Катерина, отвешивала мальчишкам по увесистому подзатыльнику, а сама посмеивалась над Тонечкой.
– Вот то-то же, орёшь! Так и зовут это дерево-то! Отец баить, это «оралия», да ещё и «маньчжурьская», в придачу. Она на гарях хорошо растёт…
Мать любила петь и рассказывать сказки. Тонечка особенно просила одну и ту же. Про багульник. И коротка была та сказка, а чем-то задевала детское воображение.
– Сказывают тутошние корейцы, в незапамятные времена жили в этих местах две семьи. И крепко не любили они друг друга. А и какая меж ними обида, никто уже и не упомнит. Да вот родились в этих семьях день в день, час в час девочка и мальчик. Росли, по одним местам ходили, да и встретились раз весной. А как встретились, так и полюбились. Пришла пора жениться да замуж идти. Хотят они сказаться родителям, да родители им уже других подыскали. Решили молодые убежать и начать жизнь свою в чужом месте. Вот опять весна пришла, то и убежали они. А родные – следом вдогонку! Бегут молодые, споткнулась девушка, ногу поранила о камни, идти не может. А родные всё ближе, кричат, грозят! Поняли парень с девушкой, что им не убежать. Подхватил парень любимую на руки, да и шагнул с ней прямо с обрыва сопки.
– Нашей, Синей сопки? – с замиранием сердца спрашивала Тонечка.
– С нашей Синей сопки, – твёрдо отвечала мать Катерина.
– И упали они, разбились? – допытывала Тонечка.
– И упали они на камни, и разбились насмерть. А где их кровь пала на камни, где их тела упокоились, там вдруг поднялись кусты в розовых цветах. Увидели то родные, ужаснулись делам своим страшным и помирились навечно. А те кусты багульником прозвали. Девушку, слышь ко, Ба Гул звали. Потому и цветы на сопках, те-то, наши, весенние, зовутся – багульник.
Так оканчивала мать сказку.
Задумывалась Тонечка.
Каждую дальневосточную весну, с нежного апреля по солнечный май – все сопки вокруг Угольной становились розовыми и сиреневыми. Багульник, как полноводная река, сливался по всем крутым склонам сопок, волнами плескался между стволами деревьев. Одуряющий эфирный запах бушующего багульника витал весной над посёлком. Братья балагурили, смеясь, рассказывали Тонечке,
– Мы огнивом возле куста – щёлк! А куст синим пламенем – как пыхнет! А цветов-то и не опалило!
– И тут, – в этом месте братья делали «страшные глаза», понижали голос,
– как всё вокруг затрещит! Как оползень потечёт! Это Целитель – Змий к нам пополз. Прямо из тайги на нас полз, на пламя багульника! Еле мы от него удрали!
– Врёте вы всё! – обижалась Тонечка. Но братья обещали принести домой цветы и показать ей. Однако сорванные и принесённые с сопок ветви багульника дома огнём не пыхали, и Змий-Целитель во двор не лез.
Очень хотелось Тонечке самой взлететь ввысь, туда, в сопки, где высокое весеннее небо, где пенное царство розово-сиреневых кустов. Где весёлыми облаками вьются-порхают бабочки. Но Тонечку в сопки мать не пускала – мала ещё.
А вот теперь и вовсе со двора ходить не велела. Чтобы чего не вышло с дитятей…
