Чужак манил Альвдис, как охотничий костер приманивает лисицу. Она знала, что должна сопротивляться этому, знала, что не должна поддаваться чувству, – и не могла.
Они вышли к краю леса; здесь заканчивались заросли елей, ольхи и рябины и начинался горный склон, на котором тут и там были прихотливо разбросаны громадные валуны, покрытые мхом и лишайником. Мейнард остановился, окинул взглядом это каменное буйство и заметил:
- Словно великан разбросал.
- А ты видел великанов? – тут же повернулся к нему Тейт, охочий до всяких чудес.
Мейнард усмехнулся.
- Ну нет, господин, врать тебе не буду. Не видел. Однако же видел людей таких высоких, что в доспехах и на коне их можно было принять за великанов – особенно если испугаться сильно... Можно тут костер развести да поесть. Как думаешь, госпожа?
Альвдис кивнула. В желудке урчало, и захваченные из дома запасы не следовало тащить обратно, когда можно съесть.
Мейнард скрылся в подлеске и вскорости вернулся с охапкой веток, ловко разложил костер, разместив его на каменной крошке у ближайшего валуна, чтоб остатки травы не занялись. От огня повеяло живительным теплом, и Альвдис, устроившись поближе к костру на свернутом плаще, протянула к пламени руки. Тейт приткнулся рядом.
- Это не великаны, - сказала ему Альвдис, - это лед.
- Лед?
- Да, ледник. Отец ведь возил тебя к нему – вот и здесь был такой же, он двигал камни, а потом лед растаял, и они остались тут лежать.
- Но отец не говорил, что лед двигает камни...
- Это старики говорят, а они хорошо знают. Лед идет медленно, однако он такой тяжелый, что катит камни с собою. Проходит очень много лет, и лед исчезает, но камни не могут растаять. Они могут только растрескаться, рассыпаться в пыль... и то уже после нас.
Альвдис заметила, что Мейнард прислушивается. Она перестала греть руки у огня и достала из корзины провизию – круглый, только с утра испеченный хлеб, несколько кусков вяленого мяса, яблоки. Охотники осенью часто уходили в леса и принесли много добычи; земля словно отдаривалась, принося Бейниру разные приятные сюрпризы после большой потери. Завалили многих кабанов, забредавших сюда северных оленей, даже трех лосей добыли. Тинд ходил на кнорре на острова в Северном море и привез много моржовых шкур. Словом, на зиму и весну деревня была едой обеспечена.
У Мейнарда в сумке обнаружился кувшинчик с пивом, и, разложив пищу на чистой тряпице, путники все вместе поели, причем Альвдис не потребовала, чтобы раб ушел и ел отдельно от них. Можно было вообразить, будто Мейнард – такой же, как они. Равный...
Он стал гораздо крепче за эти два месяца, полностью оправившись от болезни; таким он, по всей видимости, был раньше. Черные волосы он перевязывал ремешком, глаза, не замутненные хворью, сверкали лиственной зеленью, а черты лица казались высеченными из такого же валуна, что лежали тут поблизости. Мейнард отпустил короткую бороду и усы, подрезая их, когда слишком уж отрастали, и при том не выглядел старым, как раньше, а словно бы помолодел. Его руки, худые, но сильные, сейчас ловко резали яблоки пополам и затем на четвертинки. Альвдис поглядывала на него и испытывала глубокую, яростную радость оттого, что не сдалась тогда, что решила спасти. Он не впустил ее внутрь, да, и теперь девушка тоже чувствовала невидимую защиту вокруг него, хотя уже давно не пробовала применить свой дар к Мейнарду. И все же...
