Но самый большой шок я испытал, когда на второй день своего пребывания в этом странном месте я смог не только встать на ноги, но и ходить по своему жилищу. Смог дойти до входа в него, и оперся рукой на стенку. Да только стенка поддалась, повернулась наружу, и я от неожиданности вывалился из жилища. Первую минуту я не мог открыть глаз от яркого света, потом, когда глаза слегка привыкли, и я смог посмотреть вокруг, я сразу пожалел, что открыл глаза – так странно и страшно все выглядело. Во-первых, не было никакой белесой дымки, и мой взгляд сразу потерялся – можно было смотреть так далеко, что у меня закружилась голова. Во вторых, все вокруг было таких невероятных форм и цветов, что показалось мне кошмаром. Так меня и нашла Мария, лежащим на поверхности, закрывающим голову руками. Она помогла мне вернуться в жилище, успокоила, дала воды. Странно, но когда я успокоился и смог опять думать, то вспоминал увиденное уже не с ужасом, а с интересом. Я понял, что хочу посмотреть еще, и вышел снова, с Марией, заботливо поддерживающей меня под руку, и уже не упал, но смотрел смотрел, смотрел…
Сложнее всего оказалось привыкнуть к тому, что Мария называла "одеждой". Я получил две "одежды" – странно связанные пленки для ног, которые назывались "штаны", и пленку для тела, которая называлась "рубаха". Пленки эти, кстати, Мария называла "тканью". У Марии было куда больше одежды, ну она и намного старше меня, и жилище тоже ее. Одежда мне не понравилась совершенно, но Мария отказывалась меня видеть и выпускать из жилища без нее. Приходилось терпеть на себе эти штаны и рубаху… Хотя бы рубаху можно было в доме снимать. Штаны снимать разрешалось только когда я шел спать, и это невероятно неприятное ощущение трения на ногах меня мучило и сковывало мои движения весь день.
Что мне сразу очень понравилось тут, так это еда, и разная вода. Нет, я с трудом мог привыкнуть есть из их странных плетенок, которые назывались то ли "мисками", то ли "кружками", я так и не разобрался. Более того, Мария ела какими-то специальными кусочками дерева, как бы зачерпывая еду ими. Мне оставалось только смотреть на это, широко открыв глаза. Мне кажется, даже Мария смутилась своего поведения, и не спорила, когда я ел как все нормальные люди, руками. Еда была вкусной, еды было много, и что самое удивительное – она была разной. А еще была разная вода. Нет. обычная вода тоже была, но была еще и красная вода, которая мне понравилась с первого глотка. И еще другая вода, которую мне стого-настрого запретили пробовать. Все это было очень необычно, но – вкусно. Еда и вода поднимали мне настроение. А еще, как ни странно, мне поднимали настроение наши уроки с Марией.
Их, конечно, было не сравнить с нашими уроками с отцом… Как он удивился бы, узнав, насколько он оказался прав. Я научился не плакать, думая о тех, кто остался там, на Вильме, и об отце, которого больше нет. И если наши занятия с Марией напоминали мне отца, я лишь посильнее закусывал губу. Отец сказал мне не бояться, и еще он часто говорил, что надо задавать вопросы. И я твердо решил следовать его советам. Наши уроки с Марией складывались так – я поджидал, когда Мария устроится в своей части дома, и сядет на этот жуткий стул передохнуть. Я подходил, брал первый попавшийся предмет, и показывал ей, спрашивая "что это?". Она вроде бы сердито вздыхала, но на самом деле не сердилась. Мне кажется, ей нравились наши уроки. Она называла мне странное слово, и повторяла его. Порой я не мог запомнить сразу, но это случалось редко. Чаще всего слово каким-то образом запоминалось, укладывалось в мою голову. Я его произносил вслух, Мария порой смеялась, порой кивала головой с улыбкой, и мы начинали заново, с другим предметом.
