Традиционное каратэ как практическая философия. Том 1 - страница 4

Не могу не упомянуть ещё один важный метод, или, скорей, навык – наблюдение и фиксирование проявлений истинного знания, как я это определяю для себя. Такой навык часто служил (и служит до сих пор) путеводной звездой в моих изысканиях. Чтобы им воспользоваться, сначала надо его в себе развить, что, как ни странно, не такое уж и лёгкое дело. Есть расхожие выражения, типа «шила в мешке не утаишь» или «всё тайное становится явным». Действительно, истинное и здравое с какой-то невероятной силой всегда стремится к проявлению себя, порой в очень неожиданных местах и формах: можно получить дельный совет от полного профана и помощь от человека, совершенно неспособного эту помощь оказать, но подсказывающего лучшее решение. Главное- уметь видеть этот «цветок лотоса посреди мутного болота», ну и суметь воспользоваться возможностью заполучить ценные знания и опыт.5

Применительно к боевым искусствам, такой эффект «проявленности» часто возникал на моём пути. Помню, читал как-то не самого высокого качества художественное произведение под авторством некоего Д. Чейни (никакой информации в сети об авторе найти мне не удалось) с тривиальным названием «Честь самурая». В одном из эпизодов, где главный герой поступает в ученики к мастеру меча, последний произносит неожиданно верные слова, показывающие особенность тренировочного процесса в искусстве самурайского фехтования (и не только): «Со временем вы поймете…, что сила – нечто возникающее изнутри. …Если вы последуете моему учению, вы разовьете ум и внутреннюю силу. Умение фехтовать будет результатом.» Уверен, что автор сего произведения не являлся мастером боевых искусств, однако каким-то непостижимым образом сумел сформулировать краеугольный камень в деле следования «пути меча», как, впрочем, и для других направлений дальневосточных искусств.

Обязательно обозначу также один из приёмов, который буду применять на страницах своего исследования сознательно – использовать понятные языковые термины, стремясь избегать туманных транслитераций. Я считаю, что частое использование подобного рода слов затрудняет понимание концепций предельно чётко и конкретно, что крайне важно. Обильные китаизмы и японизмы уводят мышление немного в туман спекулятивной многозначности или, что ещё более пагубно, навевает некий романтический мистицизм, и так немало присутствующий в дальневосточной традиции, и от которого необходимо избавляться, чтобы трезво видеть суть и достигать осознания глубины и ценности полученных знаний.

Формула Лао-Цзы «знающий не говорит, говорящий не знает» подвергается мной большому сомнению, ибо за такими сентенциями довольно легко скрывать отсутствие знаний или умения подбирать верные слова, в чём мифического великого старца обвинить, разумеется, никак нельзя. Другое дело, когда молчащий не хочет говорить или не видит в том смысла, а говорящий, наоборот, за цветистой «листвой» слов скрывает своё незнание. Как же тогда делиться знаниями? Знаменитая поговорка явно предполагает вполне определённую трактовку, входящую в противоречие с основной функцией речи как вербального выражения мысли и способа передачи знаний и опыта. Поэтому возникает сомнение в абсолютной верности приписываемых легендарному дедушке слов, а вслед за первым сомнением возникают и другие, о чём лучше не многозначительно молчать, а конструктивно говорить. Давно известно, что слепое следование и неизбежное подражание великим ни к чему великому (кроме глупости, разве что) не приводит. Умение понятно и ёмко выражать концепции с помощью вербальных средств – очень ценное качество грамотного человека и основной инструмент преподавателя.