Трагизм и парадоксальность бытия. «Грусть от того, что не видно добра в добре». (Н. Гоголь) - страница 7

Божественное Ничто или Абсолютное апофатической теологии не может быть Творцом мира. Эта истина раскрыта германской умозрительной мистикой. Таков смысл учения Экхарта* и Беме*. Святая Троица, Бог Творец рождается из Божественного Ничто. Творение мира Богом Творцом это уже вторичный акт. Отсюда можно признать, что свобода вкоренена в Ничто и не сотворена Богом Творцом. Она первична и безначальна. Различие между Богом Творцом и свободой ничто уже вторично – в изначальной тайне, в Божественном Ничто это различие снимается, ибо из него раскрывается Бог, и из него же раскрывается и свобода. Но с Бога Творца снимается ответственность за свободу, породившую зло.

Итак, человек это дитя Божье и дитя свободы ничто, небытия. Свобода ничто согласилась на Божье творение, небытие свободно согласилось на бытие. Это отражено в мифе о грехопадении, о бессилии Творца предотвратить зло, возникающее из несотворенной Им свободы. Это и есть подлинная трагедия не только мира, но и Бога. Бог жаждет друга, тоскует по нем, ждет от него ответа на Свой призыв к Божественной полноте, к соучастию в Божьем творчестве, побеждающем небытие. Но в акте миротворения не может быть предотвращена возможность зла, заключенного в свободе ничто, так как она непроницаема для Творца. Он всесилен над бытием, над сотворенным миром, но не властен над небытием. И после этого наступает второй акт Божьего отношения к миру и человеку. Бог является в аспекте Искупителя и Спасителя, в аспекте Бога-Сына нисходит в глубину свободы, из которой рождается зло, но из которой исходит и всякое добро. Только так и можно понять тайну искупления, если не понимать ее юридически-судебно. Божественная жертва, божественное само-распятие должно победить злую свободу ничто, не насилуя ее, не лишая тварь свободы, а лишь просветляя ее.

Далее, в традиционной катафатической теологии есть всегда желание унизить человека. Однако, факт существования зла, за который возлагается ответственность не на Творца, а на тварь, делает непонятным такое унижение тварного мира. Отпадение от Бога как раз и предполагает очень большую высоту человека, его свободу и силу, способность восстать на Творца и создать свой собственный безбожный мир. То, что тварь пала, как раз и показывает ее самостоятельность, силу ее греховной воли быть больше чем тварь. И получается ряд неразрешимых парадоксов. «Природа» человека сотворена Богом, «свобода» не сотворена, и предшествует всякому бытию. То есть, бытие от свободы, а не наоборот. Но и сотворенная природа, и несотворенная свобода одинаково тварь не унижают. Унижает ее не свобода, а зло, из свободы вытекающее, но зло это не есть тварность, так как не Богом сотворено.

Когда говорят о рабстве твари, то связано это с монархическим пониманием Бога, которое свойственно низшим и нехристианским формам богопознания. Христианство же это религия тринитарная*, которая преодолевает всякое рабство и обосновывает свободу и достоинство человека. В отношении к христианскому Троичному Богу, Богу любви и жертвы, атеизм теряет всякую силу. Этика не может восстать на Него во имя «добра», как восстает против отвлеченно-монотеистического Бога, унижающего тварь, наделяющего ее свободой, а затем требующего за нее к ответу и жестоко карающего.

Поразительна также ограниченность человеческой точки зрения на Бога. Ему боятся приписывать внутренний трагизм, свойственный всякой жизни, динамику, тоску по рождению человека, но нисколько не боятся приписывать гнев, ревность, месть и прочие аффективные состояния, которые считаются предосудительными для человека. Ему преспокойно приписывают самодовольство, самодостаточность, гордость, требование беспрерывного к Себе подчинения, то есть все свойства, которые христианская вера считает греховными и порочными. Отсюда вытекает недопустимость для человека богоуподобления, невозможность следовать евангельскому завету: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Трагизм в жизни Божества как раз и показывает на совершенство Его жизни. Драматическое движение и трагизм порождаются полнотой и избытком, а не недостатком. Отрицать трагизм Божественной жизни можно лишь, отступив от Христа, от распятия и креста, от жертвы Сына Божьего. Итак, миротворение это движение в Боге, драматическое событие в Божественной жизни. Для теологии экзотерической* (катафатической) закрыта внутренняя жизнь Божества. Теология же эзотерическая* (апофатическая) должна признать трагедию в Боге. Это и есть то, что Я. Беме называет теогоническим процессом. Он совершается в вечности и означает не рождение Бога, которого раньше не было, а божественную мистерию*, вечную эзотерическую жизнь Божества, вечное Богорождение из небытия.