Таким образом, трагедия в Боге и теогонический процесс предполагают существование изначальной свободы, коренящейся в ничто, в небытии. Бог Творец всесилен над бытием, но не властен над небытием. Бездонная свобода, уходящая в ничто, дала согласие на миротворение и вошла в мир сотворенный. Бог Творец все сделал для ее просветления. Но Он не мог победить, заключенной в свободе потенции зла, не уничтожив свободы. И потому, мир трагичен, и в нем царит зло. И с этой трагедией можно примириться только потому, что есть страдание Бога. Он разделяет судьбу Своего творения, жертвует Собой для мира и для человека, для Своего любимого, по которому тоскует. И только так можно понять происхождение зла, не сделав за него ответственным Бога. Никакого рационального понятия о миротворении выработать нельзя. Это миф, а не понятие.
Далее, в мире действуют три принципа – Промысел, то есть сверхмирный Бог, свобода, то есть человеческий дух и судьба, рок, то есть природа, осевшая, отвердевшая из темной свободы. Взаимодействие этих трех принципов и составляет всю сложность мировой и человеческой жизни. Трагическое есть противоборство полярных начал, не обязательно божеского и дьявольского, доброго и злого. Глубина трагического переживается именно тогда, когда сталкиваются два одинаково божественных начала. Глубочайшие трагедии жизни означают столкновение между двумя ценностями, одинаково высокими и добрыми. А это означает, что трагическое существует внутри самого божественного. Возникновение же злого и дьявольского это уже нечто вторичное.
Дохристианская трагедия это трагедия рока, безвинного и безысходного несчастья и страдания. Христианское сознание преодолевает рок, освобождает человеческий дух от власти мира и космических сил. Но христианство раскрывает свободу, в которой заложен первоисточник трагического, а также раскрывает трагическое в самой Божественной жизни. Трагедия свободы раскрывает борьбу противоположных начал, которые лежат глубже различения добра и зла. Рок же есть дитя свободы, а это означает, что сама свобода роковая.
Таким образом, парадоксальность нравственной жизни связана с проникновением в нее элемента трагического, не вмещающегося в обычные категории добра и зла. Трагедия это и есть в нравственном смысле безвинное. Голгофа это трагедия из трагедий именно потому, что на кресте распят абсолютно невинный, безгрешный страдалец. И над трагедией совершенно невозможно морализировать. Трагедия это прорыв по другую сторону добра и зла. И трагедия свободы побеждается трагедией распятия. «Смерть покоряется смертью». Все суждения, которые находятся по эту сторону добра и зла не проникают вглубь вещей. Парадоксальность, трагичность и сложность нравственной жизни заключается в том, что плохи, бывают не только злые, но и добрые. «Добрые» бывают злыми во имя злого добра. Зло же бывает как бы карой за плохое добро. И тут начинается трагическое. Добрые, созидающие ад и ввергающие в него злых, есть уже трагическое. Это уже глубже обыкновенного различения добра и зла.
Далее, Бог Творец сотворил человека по своему образу и подобию, то есть творцом, и призвал его к свободному творчеству, а не к формальному повиновению Своей силе. Проблема творчества это, прежде всего, проблема свободы. Свобода же твари делается для нас окончательно понятной лишь в явлении жертвенного Лика Бога, лишь в богочеловеке. Христианское учение о благодати и было попыткой спасти христианскую свободу. Так, человек не свободен, когда Бог определил свое отношение к нему как Творец мира, но он свободен, когда Бог определил свое отношение к нему, посылая ему благодать. Благодать человек свободно принимает или отвергает, но он не насилуется ею. Но и само учение о благодати подверглось перерождению, после которого оно вступает в конфликт со свободой. Так, если благодать действует на человека без всякого участия его свободы, то получается учение о предопределении. Единственный возможный выход, это признание несотворенности, то есть нетварности свободы, ее вкорененности в
