– Ладно, вам две бутылки, а две нам, – Проня пошел на мировую. – А если по носам делить, то нам три полагается.
– Вот и давайте на третью скинемся хором, – предложил Генка-матрос. – Каждый внесет долю, и – без обид.
– Не надо третью, – сказал Константин. – У меня совсем нет денег, а потом, я не употребляю спиртного…
– Совсем?! – удивилась Варвара.
– Чуть-чуть выпиваю, – улыбнулся Константин, – но мои «чуть-чуть» уместятся в одной стопке, да и то, как сказал Геннадий, ради мира и чистоты во всем мире.
– Пусть с обедом расстарается, – не успокоился Генка, – а то неизвестно, чем накормит. Такую отраву сунет, что никакой водки не хватит, чтобы прополоскать прямую кишку. Все будут кривыми, как лабиринт Минотавра.
– Иди, иди! Потрудись, работяга, – очень даже миролюбиво послала его повариха. – А за кишку не беспокойся. Она у тебя всё равно с прямым выходом наружу. В ей никакое минетавро не застрянет – сразу и вывалится!
Генка-матрос ухмыльнулся и отправился за тележкой к соседям-железнодорожникам.
Константин решил принять «чуть-чуть» ради эксперимента. Хотелось окончательно убедиться, действительно ли супруги такие уж куркули и «людоеды» или действуют из каких-то своих принципов и соображений. Быть может, просто назло Генке и Проне, протестуя тем самым против каких-то настоящих ущемлений их интересов, а то и просто дразнилок, до которых охоч Генка-матрос. Да и «соратники» его раскроются по-настоящему за выпивкой.
Боцману приборка «не светила». Так он сказал, а Константин ничего не ответил на это. Он, по крайней мере, как ему казалось, раскусил парня: бесхитростен и отходчив. Попросил у него мыла, ветошь и щетку, да и принялся мыть замызганную фор-рубку. Боцман посмотрел на него, потоптался, да и принялся помогать, а потом увлекся. Вдвоем они быстро управились и с ней, и с палубой. Варвара тоже вычистила камбуз, одновременно готовя обед. Она восприняла просьбу боцмана, именно просьбу, а не приказ, спокойно и без лишних слов принялась за дело. Очевидно, супруги тоже провели свой «военный совет» и решили воздержаться от ссор на хотя бы какое-то время. Так это воспринял Константин.
Когда палубу скатили и пролопатили, Константин предложил привести в порядок снасти: распутать лопари брасов и фалов и, конечно, скойлав, подвесить все ходовые концы на кофель-нагели.
– А ты, Константиныч, разве что-то волокёшь в этом деле? – удивился Проня.
– Когда-то, курсантом, я дважды был практикантом на баркентине, – ответил Константин. Он не стал говорить, что был даже капитаном на одной из них. – А после училища, Проня, несколько лет работал старпомом, в Атлантику ходил под парусами, в Африку заглядывал и еще кое-куда. Так что, сам видишь, немного «волоку». И снасти, само собой, знать обязан.
– И молчал! Это же совсем другой разговор! – оживился боцман. – Я-то думал, лопух Константиныч, лопух! А это же совсем другое дело!
– Почему «другое»? Одно оно – наше, морское.
– Ну, не скажи! У нас, думашь, не было штурманцов да старпомов? Все мореходы, а в парусах – ни бум-бум. Из-за съемок кинулись на шхуну, кончилось кино – первыми сбежали.
– Пословица есть: пока в саду были абрикосы, все время слышалось салям-алейкум, кончились абрикосы, кончилось салям-алейкум.
– Вот-вот! А ты к нам пришел, потому что ты парусник.
– Я пришел, потому что у меня ни кола, ни двора. От нужды. Но я вряд ли бы пришел, если б имел квартиру, комнату или угол с пропиской. На моря мне дороги закрыты.
