– Никто. Сам выдумал.
– Хорошо получилось. Не тратил времени на набросок, а сразу показал всю фигуру несколькими линиями.
– Мне не нравится. Это неправильно. – Рома потянулся было забрать блокнот, но тётя Инга легонько шлёпнула его горячей чайной ложечкой по руке.
– Зато красиво. Только волосы можно было заштриховать темнее.
– А если они светлые? Ну, совсем белые? Как показать белый цвет на белой бумаге?
– Хочешь научу?
Рома тогда аж застыл от восторга и чуть не поперхнулся чаем: в маленьком Приречном не было художественной школы и он был готов хватать крупицы знаний откуда угодно. Мама говорила, что у него талант, что он должен стать художником, но кто ещё мог учить его, когда мамы нет? С недавних пор с тётей Ингой у них сложился странный ритуал: он приносил ей свои рисунки, она покорно их пролистывала, никогда не ругала и не поправляла его, изредка хвалила за какую-то деталь, но чаще просто задумчиво смотрела и возвращала их обратно.
Тётя Инга встала и вышла из кухни. Рома посмотрел на Юрку: тот уже вырубился, положив голову на стол и мелко подрагивал ногами, которые свисали со стула, не доставая до пола.
Рома тихо вошёл в гостинную. Половину комнаты, как у всех, занимала большая стенка с сервизами, книгами, фотографиями в деревянных рамочках. Рома скользнул взглядом по массивному телевизору и полке с видиком и приставкой. Они с Юркой давно не играли, а жаль.
Тётя Инга открыла бар в стенке, внутри зажёгся холодный белый свет и, отразившись от зеркал осветил её лицо. В тёмной комнате казалось, что она раскрыла какой-то сундук с драгоценносями или пещеру сокровищ. Судя по тому, с какой любовью она смотрела на содержимое, это действительно были сокровища. Внутри оказались сложены обрезки ткани, краски, кисточки, большой белый треугольник (Рома поправил себя «пирамида»), какие рисунки, фальшивые фрукты, слишком яркие, чтобы быть настоящими и даже сероватый череп, который выглядел гораздо реалистичнее фруктов, хоть и было видно, что он сделан из гипса.
– Не бывает ничего чисто белого, как не бывает чисто чёрного, – Тётя Инга достала альбом, нашла нужную страницу и протянула его Роме. Рома заставил себя взять альбом медленно и бережно, хотя ему хотелось просмотреть все страницы сразу, пока не отобрали.
– Окружение влияет на объект, и объект влияет на окружение, как и все мы влияем друг на друга. В одном предмете всегда будет частичка другого, только так можно собрать всю картину воедино, а не просто нарисовать вещи и фон. Мы просвечиваем сквозь друг друга, отражаем, отбрасываем тень, – она продолжала вытаскивать из бара предметы: белую пирамиду, череп, кусок белой льняной ткани. Рома смотрел на рисунок: на нём все это было. И было кое-что ещё.
– Почему Вы больше не рисуете? – Рома осторожно перевернул страницу альбома.
– Времени нет. – Тётя Инга явно что-то искала. С кухни доносился негромкий Юркин храп.
– Мама говорила, что дело не во времени, а в приоритетах.
– Ой ли? – Тётя Инга высунулась из бара и посмотрела на Рому. Тот смутился. – А по-моему тебе ещё лет столько не было, чтоб такие фразы запоминать.
Рома шмыгнул носом и перевернул ещё одну страницу. На следующей он обнаружил карандашный рисунок спящего мужчины. Худой какой-то. Пока тётя Инга рылась в баре, он просмотрел ещё несколько её работ в альбоме. Тот же мужчина, но в более тёмных тонах, смотрит прямо на тебя глазами-буравчиками, снова этот мужчина в полный рост, стоит спиной. По татуировке на плече Рома понял, что это Игорь – Юркин отец. Дальше снова он, какой-то покосившийся, неправильный. Ещё один: темнее, пропорции вообще какие-то нечеловеческие. Рома дошёл до конца альбома: на последней странице был нарисован спящий мужчина, старый и некрасивый, тёмные впадины на месте глаз, рот зло вывернут, совсем не похож на дядю Игоря, хотя кто же ещё это может быть?
