Он остановился в метре от меня, и наши взгляды пересеклись. Я кашлянула. Вблизи его глаза оказались неожиданно ясными: медово-карими с легкой примесью болотной зелени. А взгляд – цепким, острым, внимательным и невероятно, невероятно тяжелым.
Боже, охренеть, каким же он был высоким. Какие мышцы скрывались под небесно-голубой рубашкой-поло. Я снова посмотрела ему в глаза и поняла, что он все еще на меня смотрит. Смотрит, как я разглядываю его.
Черт.
«Он какает, Сэл. Какает!»
«И писает. Хватит. Заканчивай!»
«Ты на собственном хребте притащила его из бара в отель, а он даже спасибо не сказал. Даже не улыбнулся. Только накинулся на тебя с угрозами».
Мне резко полегчало.
Сглотнув, я одарила его самой приторно-сладкой улыбкой, на которую только была способна с наполовину онемевшим лицом.
– Привет, – сказала я, а потом быстро добавила: – Тренер.
Тяжелый взгляд скользнул к номеру на моей футболке, а потом вернулся к лицу. Култи моргнул – медленно и лениво.
Вздернув подбородок, я моргнула в ответ, натянув самодовольную неискреннюю улыбку.
Двери лифта звякнули и открылись; с видом человека, которому общение с жалким ничтожеством вроде меня стоило как минимум десяти лет жизни, Култи произнес:
– Здравствуй.
Мгновение мы смотрели друг другу прямо в глаза, а потом я вскинула бровь и вошла в лифт. Култи двинулся следом и занял место в самом дальнем углу.
Сказал ли он еще что-нибудь? Нет.
А я? Тоже нет.
Уставившись прямо перед собой, я ждала окончания самых неловких тридцати секунд в моей жизни.
* * *
За свою жизнь я поняла, что главная проблема общения с парнями – то, что они не умеют держать язык за зубами. Никакая сплетница не сравнится с мужчиной в компании пары друзей, вот серьезно.
Но я сама виновата. Честно. Сразу должна была догадаться.
Отец, брат и его друзья обучили меня реалиям мужской дружбы, но я забыла эти сакральные знания.
Я сама виновата, что доверилась Гарднеру.
Тренировка даже не успела закончиться; мы с командной защитницей только доиграли матч один на один, и я шла к краю поля, чтобы не мешать остальным. За своими мыслями о том, что можно было сделать по-другому, чтобы быстрее забить мяч в ворота, я совсем не обращала внимание на окружение, и тут кто-то вырос прямо у меня перед носом.
Просто шагнул в сторону, преграждая дорогу своим массивным телом.
Точно не Гарднер. Когда я играла, я видела его на другом конце поля, а в штабе было всего трое мужчин. Только двое из них – слишком хорошими людьми, чтобы так грубо вставать у меня на пути.
Немец. Король всея идиоток. Ну разумеется.
Как только наши взгляды пересеклись, я все поняла.
Гарднер – заботливый, прямолинейный ублюдок – сболтнул немцу, что это я про него рассказала.
Сердце забилось в ушах.
Ему даже не пришлось говорить, что он все знает: по взгляду стало понятно. Он даже бровью не повел, когда я отчитывала его за отца, но было видно: в этот раз мои слова задели его за живое. Подобные люди не любили, когда их критикуют. Куда их, таких идеальных…
А ведь я не грубила, не называла его никчемным европейским говном в отставке, не заявляла, что он ужасный игрок и не заслуживает этой работы. Ничего подобного. Но я представила себя на его месте и подумала: каково было бы мне, будь у меня самолюбие размером с планету?
Наверное, я бы жутко разозлилась, что какая-то девчонка указывает мне на ошибки.
Но я не собиралась отказываться от своих слов. Я не называла его ни Фюрером, ни козлом и в целом вела себя прилично. Что мне теперь, извиняться перед тем, кто этого не заслуживал? Еще чего.
