– Готово, – сказала Полина, с удовольствием осознавая, что у неё получилось. Неважно, что это элементарные задачки – получается! Принципиально получается, значит, можно не переживать, что бездарна, беспамятна и недвижна.
Захар сначала непонимающе смотрел на неё, потом схватился за пузырёк. Там, на дне осталось затвердевшее вещество, не лишённое влаги совсем, но уже не те жидкие чернила, которые принёс в комнату пожилой врач.
Он помолчал, разглядывая баночку, будто она была просрочена, но выкинуть жалко.
– Молодец, – наконец похвалил он. – Очень хорошо… Не возражаешь, если я возьму это?
Он указал на лежащий на планшете рисунок бабочки. Симпатично получилось. Полина не была уверена, что когда-либо могла с таким же успехом рисовать руками. По крайней мере, они того не помнили.
Захар собрал рисунки и велел поспать днём – врачебная рекомендация.
Июнь, 28
Полина увидела себя на четвёртое утро в Храме. До сего момента Сафико, провозя её мимо зеркала над каменной раковиной в ванной, отгораживала отражение собой. Теперь она решила, что уже можно. Полину несколько нервировало, что она оказывается последней, кто не видел её лица, даже Жрицы, населяющие Храм с целью сальной и неприличной, и те видели. И морщились, будто под нос им подсунули мешок навоза…
По распоряжению Захара для Полины привезли инвалидное кресло, на котором к магу-лекарю неудачно возили Остапа. Андрей сказал, что Остап привык перемещаться на костылях и почти не выходит из дома, так что коляска у него бы просто пылилась, но Полине всё же было неловко. Как бы то ни было, для спуска и подъёма по винтовой лестнице кресло было мало пригодно, и приходилось прибегать к помощи Андрея, ради Сафико готового и не на такое.
За дверями ванной Сафико могла отдохнуть от чрезмерного мужского внимания. Жрицы перестали доказывать свои права на территорию, выбрав обычную для них стратегию игнорирования, и своё спа перенесли на более позднее время. Полину более чем устраивало. Если ты не мужчина, в компании Жриц было мало интересного.
Занимались неторопливо. Полина плавала туда-сюда, оживлённо, как малёк на отмели. Сафико за ней наблюдала, не видя необходимости подсказывать какие-то продуманные упражнения. Результат уже имелся – Полина могла по необходимости пользоваться руками и за пределами ванны.
Сейчас, после двух с лишним часов в воде, Полина, чистая, вытертая махровой простынёй и переодетая в сухое, сидела на кресле, на котором поместилась бы ещё одна девушка равных габаритов. Сафико поставила коляску ровно перед зеркалом. Полина от волнения ничего не соображала.
Чьё это бледнющее, как маска, лицо в наклонных шрамах, таких розовых, будто его надрезали до мяса, чтобы натереть солью, натыкать чесноком и поставить в духовку? Что это за белые уши, будто их сняли с трупа? Причём одно бракованное – мочка едва виднеется, грань неровная, розоватая к внешнему краю, будто срезали тупым ножом. Если это лицо, то где тут ресницы и брови? Куда девался кусок носа справа? Куда девалась кровь из губ? Назвать этот цвет бледно-розовым, значит оскорбить любого человека, умеющего отличать красный от зелёного. И кстати, откуда зелень на блеклых волосах?
– Отстриги это, – не своим голосом сказала Полина.
Сафико беспрекословно повиновалась.
Если бы оставшимися волосами, хоть пусть и зелёными и опалёнными, можно было прикрыть шипы ожогов, идущие с грани подбородка и по правой скуле, Полина бы их оставила. Но для того чтобы прикрыть их треугольные языки цвета жареной докторской, волос не хватало в помине.
