– У вас случилось что-нибудь?
– С чего вы взяли? – мрачно поинтересовался Александр, с усилием отрывая взгляд от своих ботинок и переводя его на величественные сапоги памятника Максиму Горькому. – Сижу, никого не трогаю…
– …починяю примус, – с мечтательной улыбкой закончил Юлий.
После этого Александру стало уже понятно, что Юлий – «свой», но он всё-таки ещё спросил:
– А с чего тебе вздумалось вдруг к незнакомому человеку чуткость проявлять?
– А я без предрассудков, – сообщил ему Юлий. – Впрочем, можно познакомиться.
Они посидели ещё в парке, сходили в кино, погуляли по городу. Узнав о заваленном экзамене, Юлий хмыкнул:
– Мне бы твои заботы.
За какие-нибудь три дня он натаскал его так, что экзаменационная комиссия в полном составе выпала в осадок, а завкафедрой романо-германской филологии впоследствии дважды пытался переманить Александра к себе, расточая похвалы его лингвистическим способностям.
– Ты знаешь, почему он институт бросил? – спросила Стасенька, незаметно перейдя на «ты».
– Да, – сказал Александр, но развить эту тему почему-то не пожелал. – Ну, где же всё-таки его носит? Двенадцать уже доходит…
– Как – двенадцать? – встрепенулась Стасенька. – У нас общагу в одиннадцать закрывают!
– Правильно делают, – усмехнулся Александр.
Стасенька задумалась. С одной стороны, Рожнов мог, как обычно, приползти ночевать в их 814-ю и, не обнаружив её там, сделать соответствующие выводы. Лора его, к тому же, разумеется, выгонит, и он с горя может отправиться искать приют у более свободомыслящих особ, благо таких в общаге хватает. Но зато с другой…
Стасенька с удивлением отметила, что одна только мысль о скором возвращении Юлия вызывает у неё не то чтобы сердечный трепет, но что-то вроде того: легкую нервную дрожь почему-то в районе желудка.
– Я только про примус не поняла, – сказала она Александру. – Почему тебе после этого стало ясно, что он – свой?
Он пожал плечами:
– Как почему? Потому что Бегемота любит… и вообще…
– Любит бегемотов? – слегка озадаченно переспросила Стасенька.
– Кота Бегемота, – объяснил Александр.
– Понятно, – хмыкнула Стасенька, хотя понятно ей как раз ничего не было: сначала говорил – бегемотов он любит, потом – какого-то кота, и при чём же тут всё-таки примус?
Александр ещё раз взглянул на часы и поднялся:
– Ну, я, видно, уж не дождусь его. Значит, так. Это мята, пусть заварит и на ночь выпьет. С вареньем. Ну, с горчичниками, надеюсь, ясно, что делать. Температуру обязательно померь ему… вроде все. Завтра, может, забегу, спокойной ночи.
После его ухода Стасенька от нечего делать разложила диван-кровать, вытащила из стенного шкафа постель и задумалась, две подушки класть или одну. Положила, в конце концов, одну, но когда проснулась, вторая лежала рядом, под головой спокойно спящего Юлия.
Стасенька почему-то замерла, стараясь не дышать. Ей показалось странным, что она испытывает что-то вроде лёгкого смущения: живя четвертый год в общежитии, она давно привыкла, просыпаясь, то и дело лицезреть рядом с собой спящих вповалку друзей, знакомых, а то и незнакомых чьих-нибудь гостей. Всё это было попросту, по-приятельски, без затей: скажем, о групповом сексе, да и не только групповом, в таких ситуациях и мысли ни у кого не возникало.
Сейчас же она не могла думать ни о чём, кроме того, что он лежит с ней рядом, что они одни в комнате и что рано или поздно он тоже проснётся.
