– Чувство юмора, – с готовностью подсказывал Вайнберг.
С чувством юмора у Вадима было всё в порядке, но в том ничем особо не примечательном кафе, куда они со Стасенькой заскочили в воскресенье, ему стало совсем не до смеха, когда она вдруг поправила локоны и заявила, что в кино не пойдёт, потому что здесь «просто обалденно».
Вадим тут же развернулся на девяносто градусов и устремил взгляд на эстраду. Сначала никакой опасности с той стороны он не почуял. Музыкантов было пятеро, все вроде обыкновенные. Они бестолково слонялись по сцене, бренчали что-то невразумительное, проверяя звучание инструментов, перебрасывались отрывочными, непонятными фразами.
Но потом они заиграли, а один, в белых штанах, запел – причём, по-английски. Произношение у него было довольно приличное, а песня – какая-то странная, вызывающе нежная, или это он пел её так?..
Рожнов снова повернулся к столу. Стасенька сидела неподвижно с надкушенным пирожным в руке. К большому своему удивлению, Вадим почувствовал, что любимая сливочная «корзиночка» тоже почему-то застревает у него в горле.
Под такую музыку много чего можно было делать, но жевать – практически не получалось. Осознав это, Вадим обратился к Стасеньке с конкретным предложением:
– Потанцуем, что ли?
– Тихо, не мешай! – отмахнулась она.
Через несколько минут, всего после двух бокалов шампанского, Стасенька наконец-то повернулась к Вадиму и отчетливо произнесла буквально следующее:
– Он похож на тёплый ветер.
Вадим моргнул два раза, осмысливая это странное заявление.
– На ветер, но тёплый! – добавила Стасенька таким тоном, будто ей возражали.
– Детка, ты перед шампанским ещё, что ли, чего хлебнула? – заботливо спросил Рожнов.
– Прекрати! – буркнула Стасенька, но было похоже, что это так, – когда музыканты вскоре ушли на перерыв, она откинулась на спинку кресла и, глядя в потолок блестящими глазами, начала выдавать ему такие вещи:
– Знаешь, Дымочек… ты, конечно, хорош во всех отношениях… а в постели – так очень даже хорош… но любовь – это, оказывается, совсем другое…
– Вполне возможно, – усмехнулся Рожнов. – Но если уж мы заговорили о любви, не пора ли нам отсюда двигать?
– А как ты думаешь, – мечтательно проговорила в ответ Стасенька, – что будет, если я к нему сейчас подойду… и скажу…
– Что ты ему скажешь?
Поразмыслив, она остановилась на самом простом и незатейливом варианте:
– Ну, если, например – «Я вас люблю»?
Вадим, который наконец-то почувствовал себя оскорблённым, фыркнул:
– Возможно, он тут же предложит тебе руку и сердце, но более вероятно – посоветует пить в меру своих способностей!
Выслушав эти прогнозы, Стасенька торопливо допила третий бокал шампанского, встала и на глазах у всех пошла к двери, за которой скрылись музыканты.
Войдя в нее, она оказалась в узеньком, довольно обшарпанном коридорчике, упиравшемся в ещё одну дверь.
Стасенька постояла перед ней, с замиранием сердца прислушиваясь к доносящемуся с той стороны загадочному шуму и грохоту, на фоне которых выделялись бессистемно повторяющиеся взрывы буйного хохота. На её стук после первого раза не отозвался никто, а после второго – сразу несколько голосов:
– Кто-то стучит, или мне послышалось?
– Фил, спасайся! Наверное, опять твоя любовь!
– А может, кто с официальным визитом? Юлий, Мэри, примите пристойные позы – вы дискредитируете порядочное общество!
И в ответ на это – его спокойный голос:
