К тому времени, правда, выяснилось, что в работу эту «ребёнка» вовлекли по ошибке: вместо Юлия на вечере должен был выступить Мельников из 9-го «В», который закончил музыкальную школу по классу баяна и иногда на предпраздничных концертах веселил публику исполнением русских народных песен. Располагая этими данными, Ксения Андреевна рассудила, что Мельников может при необходимости исполнять и английские песни, записала наспех его фамилию и класс Маше в блокнотик и на том успокоилась.
Увидев на репетиции Медникова, Ксения Андреевна удивилась, но услышав его, осталась вполне довольна. Правда, песня ей понравилась не особенно: с воспитательной точки зрения лучше было бы выбрать какую-нибудь более прогрессивную – скажем, антивоенную. В ответ на конструктивное замечание Медников пожал плечами и заявил, что по его, видите ли, мнению, самое прогрессивное явление в мире – как раз любовь. Но это к слову.
Маша с блеском сдала все вступительные экзамены в ин’яз. На следующий год туда же поступил и Юлий. Они почти не расставались и были очень счастливы целых два года.
В начале четвертого курса Маша, как обычно, уехала со своей группой на картошку – восемь часов на поезде в одну сторону. Юлий должен был отрабатывать весь сентябрь в институте: кто-то на военной кафедре прознал, что он неплохо пишет пером и рисует, и его запрягли по этой части.
Прежде всего Юлий попытался устроить скандал начальнику кафедры полковнику Терехову. Тот был человек умный. Он не понял, почему Юлий так рвётся на сельхозработы, которые обычно у студентов большого энтузиазма не вызывают, но догадался, как с ним нужно обращаться. Скандала не получилось. В ответ на все свои вызывающие заявления типа: «Вы не имеете права», Юлий неожиданно услышал:
– Молодой человек, вас здесь никто не держит. Вас просто-напросто попросили помочь, но если уборка картофеля беспокоит вас больше, чем оснащенность кафедры необходимыми пособиями по тактике и военному переводу, поступайте как знаете.
– Хорошо, – согласился Юлий. – Дайте мне хоть половину этих таблиц домой – я их вам не за месяц сделаю, а за неделю!
– Не положено, – сказал Терехов с сожалением. – Я, конечно, не думаю, что вы понесёте их на базар и будете продавать агентам иностранных разведок, но – не положено.
За весь сентябрь Юлий вырвался к Маше только один раз, буквально на несколько часов. И с первых же минут долгожданной встречи вдруг почувствовал, что за это время произошло что-то очень серьёзное, может быть – даже непоправимое.
Так потом и оказалось.
На первый взгляд, конечно, случившееся казалось не очень значительным, и даже наоборот – скорее, походило на анекдот.
В субботу тётя Нюра, в доме которой проживала половина Машиной группы, истопила баню. А хозяйка дома, где поселился их руководитель, преподаватель военного перевода Олег Владимирович Сладковский, уехала к дочери в город и баню, соответственно, не топила.
Сладковский договорился с тетей Нюрой насчёт того, чтобы помыться. И вечером пришёл.
Дома была одна хозяйка – девицы, уже помытые, усвистали в клуб на танцы, а Маша – в библиотеку: на пляски её без Юлия не тянуло.
Тётя Нюра проводила Сладковского до бани, подробно рассказала, где там что находится, и в лучших традициях местного гостеприимства побежала к соседке за «поллитрой».
Тем временем Маша, вернувшись с ни разу никем не читанной антологией английской поэзии XIX века, села к окошку и, созерцая сохнущее во дворе белье, вдруг вспомнила, что оставила в бане мыло, шампунь, мочалку и полотенце.
