«А мне? Где мне “слава”? Почему мои заслуги никто не оценил и публично не отметил? Если я скромный парень, то это вовсе не значит, что я не Величайший! – закололо ревностью внутри у Филиппа, но он взял свои чувства в собственные же руки, обув их по ходу дела в ежовые рукавицы. – Я уже дважды… нет, трижды Maximus: Величайший! А буду – четырежды! Нет, многажды!»
– Богом! Я назначаю, а вы утверждаете Гордиана III Богом! – взбугривая желваки, со злобой в голосе повторил император добрые слова о своём предшественнике и, подумав, уточнил. – Но не Юпитером! Кивайте активно! Ещё активней!!!
– Ave! Ave! Ave!!!
Где же все императорские инсигнации?
«К заливу Таго
Я выйду и словно бы вижу:
О, белотканый —
Над высокой вершиной Фудзи
Падает, падает снег…»
Ямабэ Акахито
Филипп Араб обвёл глазами просторный зал и подумал: «Чего-то тут не хватает! Всё как будто есть, но чего-то не хватает! А если не хватает, то и курия уже не курия, а обычная забегаловка для черни».
Он не смог себя удержать, и из его гортани само собой вырвалось:
– Где мой трон? Мне срочно надо сесть! Присесть! И не просто присесть, а воссесть на престол!
Воцарилась тишина: сенаторы опасливо смолчали, поглядывая кто друг на друга, кто в потолок или в окна, кто в ниши на затенённые мраморные изваяния, а кто для вящей убедительности, чтобы не ошибиться, вообще потупил глаза долу.
Пауза затягивалась: надо было ловить момент – ковать железо, спасать и сенат, и положение, пока горячо. Вернее, пока просто тепло и обстановка не раскалилась добела.
– Да вон же он! Вы мимо него прошли, не заметив, как слона! – указывая перстом на скромное креслице, расположенное в противоположном от Виктории конце зала (прямо у центрального входа), осмелился высказаться Луций Анний Арриан, в прошлом году побывавший первым ординарным консулом, а потому не тварь дрожащая, а право имеющий, хоть незаменимых и неприкосновенных в Риме отродясь не было.
– Какой же это трон?! – дёрнулся император, скривил рот, нахмурился и возвысил голос до самых сводов курии. – Ааа! Какой же это трон, я спрашиваю?! Ах, ты, такой-сякой! Да ты издеваешься надо мной, стервец! Хочешь унизить своего государя? Развенчать культ моей личности? Это не трон, а какая-то табуретка без спинки. Походный раскладной стульчик! А я ведь с добром ко всем вам явился! Эх, вы! У меня ведь и в мыслях не было кого-то из вас на кре… на плаху отправить или ваши головы от тел поотделять…
– Это не табуретка. И не стульчик! – осмелился вступиться за римскую святыню Гай Цервоний Пап, занимавший в том же, прошлом, году должность второго ординарного консула (одна шайка-лейка). – Это самое настоящее и оригинальное курульное кресло. Подлинник! Оригинал! И спинка на нём имеется! Приглядитесь-ка повнимательней! Можно откинуться… ну, в смысле: на спинку – спиной, поясницей, хребтиной, а не копытами… и не ступнями! И отдохнуть от трудов праведных.
– Это не спинка, а какая-то доска-распорка! – не сдавался Филипп Араб, подозрительно созерцая блёклый и непрезентабельный предмет мебели.
– Вы только ещё разок всмотритесь, о, владыка Рима! Вперьте в сиденье свой зоркий и не ангажированный взгляд! На нём же тройной слой позолоты! Лишь за три скребка соскрести возможно! Качество высочайшее! Римское! – Пап словно профессионально занялся проведением тренинга-ликбеза. – Курульное кресло – оно и есть как трон. И даже лучше! Одно с успехом заменяет другое. А функционал у обеих сущностей вообще одинаков – под пятую точку! Чтобы не искать правды в ногах…
