Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. Продолжение дня первого. Прошлое - страница 7



– Слово в слово! Это так же верно, как то, что и вначале было слово! И я теперь не смею скрывать этого от вас! Не имею никакого права! Ни морального, ни юридического! Вам положено это знать! Я араб и на этом точка!

– Неужели и ты тоже?

– И я!.. эээ… Я не первый?

– Думаю, что даже и не последний!

– А кто ещё?

– Да есть тут некоторые… Чем докажешь свою добротную родословную?

– Кровью! Вот те крест! – не моргнув глазом, осенил себя знамением Дионисий.

«И как у них у всех получается довести это сладкое слово кре… кре… кре… до логического совершенства?!» – болезненно подумал император, вслух заключив не столько констатацией, сколько заманчивым деловым предложением:

– Моя благоверная точно бы поверила! Значит, и я тебе верю, честный человек! Хочешь стать сенатором Рима и с завтрашнего дня начать протирать свою тунику в курульном кресле курии Юлия?

– Эээ…

– Не можешь – научим! Не хочешь – заставим!

– Мои желания – это ваши желания… эээ… ваши желания – это мои желания… эээ… короче, чего изволите, государь, так тому и быть, того мне и не миновать! Я ваш навеки! Предан без лести! Весь мой арабский род предан отныне вашему роду! Да и не только отныне, а всегда был предан, вот только сейчас появилась возможность заявить об этом официально!

Император продолжал стоять перед новым фаворитом целиком обнажённый, открытый всем ветрам назло, без устали разминая в правой руке… древко дротика (если нечто висит на сцене в первом акте пьесы, то когда-нибудь оно должно выстрелить):

– Эй, кто-нибудь! Стража! Доставить мне сюда негодяя-сенатора по имени Геренний Потент. Тут на его место в элите Рима появился более удачливый… эээ… способный претендент! Нужна ротация кадров! Кадры решают всё!

*****

– Аве цезарь! Аве август! – вместив в тепидарий собственную тушку, по-римски салютанул сенатор Потент императору и тут же заметил своего беглого раба. – Ах, вот ты где, плут! Негодяй и мошенник!

Филиппа, принявшего личностные характеристики на свою персону и собственную грудь, передёрнуло, его лицо исказилось злобной гримасой, он не выдержал и гаркнул:

– Я тебе дам «плут»! Я тебе дам «негодяй и мошенник»! Я тебе… не Димон, а август!

Потент бухнулся в ноги:

– Это я не вам, о Величайший! Не в ваш адрес! Я не я, и чемодана не моя! Мои слова адресовались вот этому пройдохе Диониске! Он ещё тот прохиндей, а не только плут, негодяй и мошенник! – заверещал сенатор и осмелился приподнять голову: глаза его бегали тудэма-сюдэма. – О, государь, какое счастье: вы нашли мою убежавшую вещь! Спасибо вам за то, что возвращаете мне раба, можно сказать, из рук в руки! Вот таков он, мой сукин сын!

– Это теперь мой сукин сын! – отверг притязания на «вещь» Филипп. – Да и вообще эта вещь с сегодняшнего дня уже никакой не раб! Это теперь моё орудие! Моё говорящее орудие! Диониска нынче полноценный сенатор моей милостью! Он прошёл строгий отбор среди целой своры других кандидатов! Многие другие тест не прошли и оказались негодными. Такова моя воля!

Геренний Потент поиграл желваками, поскрипел и поскрежетал зубами и дерзнул в гордыне своей без дозволения подняться на ноги во весь рост (на миг подумал, что терять ему больше нечего, раз отняли знающего его тайну раба).

*****

Четыре внимательных глаза двух мужчин, стоявших теперь по одну сторону баррикад, недоумённо уткнулись в лицо, возможно, уже бывшего сенатора из древнего племени самнитов. Словно чего-то ожидали от самовлюблённого аристократа-недоумка. Наконец Потент что-то сообразил, надумал и решился.