Три дня пути - страница 6



Возможно, возили по этому маршруту их дедов, или прадедов, или, соответственно, прабабок. Или по другому маршруту, севернее. Или восточнее, или южнее.

Эх, Россия, Россия-матушка, «пятьсот километров тайга…»


Сейчас появилась масса певцов, которые «зэковской романтикой» бессовестно спекулируют. И ещё – то, чего раньше встречалось совсем немного – в песнях стали воспеваться сами преступления.

Нет, это не то. Это – кич.

Настоящая зэковская песня подразумевает, что гонят по этапу невинно осуждённого, то есть такого, на которого навесили срок «за колосок», «за булку и бутылку», «за ларёк». Не говоря уже о политических.

За ларёк дают, как за краденные миллионы. Или миллиарды несчётные.

А за миллионы-миллиарды не СИЗО, а «домашний арест» и «два года условно». Ну, три. А бывает, что и шесть.

Вот где их берут, «шесть условно», в каких статьях УК? Или есть УК для «беленьких» и УК для «чёрненьких»?

Так было, так есть. Да.

И вот, везут его, болезного, «чёрненького», неизвестно куда. На тяжёлый, каторжный труд. Судьба его практически предрешена. Он будет подвергаться разным видам несправедливостей. Он будет жить в тоске по родным, по любимым. И сгинет, неотпетый-неоплаканный, и лежать будет в безвестной могилке, где-то в диком таёжном краю. Может, он даже и раскаяться успел, да ничего уже не исправить.

Эх, аж слеза накатила! И песня зэковская, настоящая, полетела над степью (над лесом, над зоной, над пустыней.)


А вот не кажется ли вам, что любой русский, в котором теплится совесть (здесь я не имею в виду национальности как таковой). Что любой русский всегда ощущает себя немножко зэком?

Приучили нас к тому, нас так воспитали.

Хорошо это или плохо? Неправильный вопрос.

Это – просто факт.

Интересно, наши дети и внуки будут это ощущать или нет? Или кич их забьёт…

Да, и вот ещё что. Каждый русский и в самом деле – всегда немного зэк. Как хотите! Даже дома, в своей квартире. Только решётка посвободнее, да пайка пожирнее.

Кому не хочется рвануть рубаху на груди и взвыть:

– Где ты, свобода?

Не, наверняка ни в Германии, ни в Бельгии, ни в Монте-Карло этого никому не хочется. Хотя. Кто его знает. Мне просто не довелось там родиться и там жить. Может, это и вообще – общечеловеческое свойство?

Вот, высовывается в окно буржуа из Монте-Карло, рвёт на груди рубаху и кричит: «Свободы хочу!». Правдивая картинка?

Ерунда какая-то. Наверно, это русский. Пусть и богач, а не может больше. Эмигрант хренов.

Но.


Как себя не уговаривай, а вставать надо. Курить охота, да и по санитарным делам.

– Коля, привет! Пошли, выпьем!

– Опохмелимся, Коля!

– Да пошли вы, сволочи волосатые!


Доброе утро.

Глава 8

За окном поезда – большое озеро.

Славное море, священный Байкал…
Долго я тяжкие цепи носил,
Долго скитался в горах Акатуя…[5]

Это небольшое дополнение к зэковским песням. Как же иначе. Сколько раз ни езди – а всё едино. «Славное море, Священный Байкал…»

Коля возвращался в свой отсек, мыча про себя о том, что «Молодцу плыть недалечко.»


Когда Коля в отсек вернулся, женщина с пятнадцатого места уже вовсю болтала с рыбаком. Вернее, рыбак рассказывал, а женщина кивала.

– Конечно, рыба водится! – между тем, махал руками рыбачок. – Но это места надо знать, места! Так просто в руки не даётся! На зорьке не встал – рыбалку потерял. У настоящего рыбака есть доброе слово даже для червяка!

Рыбачок явно доволен собой. Бывают такие. Круглые, как шар. Всё-то от них отскакивает.