Три имени Жанны. Часть 1. Леди Джейн - страница 3

– Вот и отлично. Я не задержусь здесь более ни минуты. – На этой фразе юная графиня не смогла сдержать вздох.

Настоятельница попрощалась с графом и, велев Жюли ожидать ее в этой комнате, вышла, чтобы дать отцу попрощаться со своей дочерью. Жюли тоже встала перед отцом, не поднимая головы, так, словно пыталась преградить ему путь для побега из этой темницы, не дав ему оставить ее здесь одну.

– Жюли, сокровище мое…

– Воистину – сокровище! Драгоценность, которую можно уберечь, только спрятав…

Граф также опустил взгляд. Теперь, оставшись с дочерью один на один, он словно потерял свои твердость и мощь: плечи его поникли так же, как голова сама опустилась ниже. Он больше не казался уверенным, сильным и деятельным – только уставшим, изможденным, тревожным. Будто и вправду, как пират, прятал сокровище после долгих скитаний, найдя единственно возможное хранилище тому, что скопил за всю жизнь.

– Если бы я мог рассказать вам, почему я так поступаю, вы бы поняли меня.

– Так расскажите! Я бесконечно занимаюсь тем, что понимаю вас! Весьма увлекательное занятие, ибо вы никогда не объясняете своих поступков! – И Жюли, видя его нежелание объясняться, в гневе отвернулась от отца, встав к нему спиной. – Уезжайте, пока я не наговорила вам дерзостей!

Граф вспыхнул. Было ли это чувство гневом, яростью, отеческой заботой или чем-то еще, неясно, но теперь в одной келье монастыря полыхало два костра, и одному из них там было не место.

В спину дочери граф де Леви бросил:

– Вечная спорщица и бунтарка! Прощайте и ведите себя достойно, – и вышел в темноту коридоров монастыря.

Жюли вздрогнула от хлопка закрывающейся двери и сквозь зубы процедила:

– Храни вас Господь… – и было непонятно, проклинает она этим своего отца или желает ему блага.

Вскоре вернулась настоятельница и с некоторым напряжением в голосе пригласила Жюли следовать за нею. К удивлению матери Жанны, девушка покорно пошла в свою келью и не проронила ни слова в ответ на горячую проповедь о том, что удел женщины – смирение и кротость, что необходимо денно и нощно молить Господа и Деву Марию о спасении заблудшей души, горячо и всем сердцем желая себя изменить, и тогда Дева Мария поможет справиться с тяготами судьбы и пошлет хорошего и добродетельного мужа.

Когда дверь за настоятельницей закрылась и ключ повернулся в замке, превращая келью в тюремную камеру, Жюли простояла несколько минут в оцепенении, будто пытаясь поверить в то, что всё это происходит с ней, а потом, схватив изысканный фарфоровый подсвечник, странным образом оказавшийся в обители смирения и аскезы, запустила им в запертую дверь. Осколки смолкли, и она, не раздеваясь, села на кровать, обхватив колени руками, и, чуть не плача, воздела очи небу со стоном:

– Чертова тюрьма! Господи, ты видишь это?

Однако отчаянье из-за вынужденного заключения в стены монастыря недолго терзало ее: другие мысли вернулись на свое место, заставив молодую графиню опечалиться еще больше.

Ее мать, графиня Маргарита де Леви, светская красавица, до самого рождения дочери выезжавшая в свет, была уверена в том, что родится девочка, и звала ее Jeanne-Julie – très jolie2. Это милое прозвище стало ее светским именем задолго до рождения. Так Жанну де Леви, лишь появилась она на свет божий, все начали называть Жюли. Уже в десять лет она не любила, когда ее называли полным именем: «графиня Жанна-Гиацинта де Леви» звучало только тогда, когда кто-то хотел против ее воли заставить что-то делать или собирался наказать. Кормилица Аннетт с рождения звала маленькую девочку Жюли – так, как хотела назвать ее мать, так ласково, что иного имени себе Жюли и не представляла. А холодным именем Жанна называл ее мир, в котором не было места теплу и любви.