Как давно он не видел всех этих прелестей весны! Но это лето, уж точно, захватит полностью. Это прошлое лето было вычеркнуто Чукоткой со всеми её суровыми прелестями. Пусть теперь другие там поработают, а он заслужил на это лето свой отдых.
Автобус, в этот субботний день, был почти пуст, и быстро доставил его к вокзалу.
Нет, это всё-таки прекрасно ходить по земле, дышать её воздухом, наслаждаться теплом предстоящего лета.
О боже! Что за знакомая фигура в облаках дыма стоит у кромки причала?
– Да это же он, мой Лёшечка – Макарошечка! Это же моя долгожданная замена, – молний обожгла его мысль, – Это же мой отпуск, отдых, семья, дом! – и своей танцующей походкой, он скорее не подошёл, а беззвучно подплыл сзади к Макарову.
– Здорово, Лёха! – Иванов сзади треснул его по плечу.
Извержения дыма прекратились. С вытаращенными глазами, полными слёз от застрявшего в горле никотина, Макаров повернулся. Бычок из его рта вывалился сам собой, и его только, и хватило, чтобы прохрипеть:
– Серёга…, – как он зашёлся кашлем, а потом уж перечислил всех богов и матерей, Христофора Колумба, Панамский канал и остальные достопримечательности своей цветастой жизни, в адрес этого растакого и рассякого Иванова. Тот слушал всю эту незабываемую тираду с вожделением. Это была музыка, это было больше, чем музыка, это был гимн началу его отпуска.
Наконец то Макаров выдохся и, еще раз набрав в лёгкие побольше воздуха, хотел ещё что-то продолжить, но Иванов обнял его от души.
– Здорово, гад ползучий! Где тебя так долго носило?
Они ещё долго стояли так в обнимку. Пока тот же недовольный матрос с катера не крикнул им.
– Эй! Деды. Хорош лобызаться. Сейчас отходим.
Они вернулись с небес на этот причал, к этому катеру. Да, надо торопиться. Но не тут-то было. Два неподъёмных баула Макарова не так-то легко было сдвинуть с места.
– Ты туда что, кирпичей натолкал? – еле выдохнул из себя Иванов на катере, – Как на борт поднимем всё это? – он кивнул на баулы.
Макаров хитро улыбался. У него там было всё на все случаи жизни судового механика.
– Краном, – ехидненько хмыкнул он в ответ, – Я тебе потом всё покажу, как это делается.
– А то я не знаю. В полярочке натренировались небось. Вот ты сейчас в ней и потренируешься, – ехидно заметил Иванов.
Они нашли себе место внутри катера, чтобы их беседе никто не мешал, и начался тот самый морской трёп, который может остановить только конец света. А где тот? А что с этим? А помнишь?… И пошло и поехало.
Два часа пролетели, как минута. Воистину арабская мудрость говорит правду: самая короткая дорога, это дорога с хорошим собеседником.
Вечером, за чашкой чая, они еще допоздна перебирали в памяти всех знакомых и всякие случаи, произошедшие с ними, за столь долгие годы после того, как они молодыми щеглами разлетелись из стен училища по разным судам.
Зато утром Макарова было не узнать. От добродушного вчерашнего собеседника не осталось и следа. В чистом комбинезоне, сапогах, фонариком у ноги, перчатках, он излучал только энергию. Его стремление узнать всё и сразу побольше, иногда повергало Иванова в уныние.
Он уже не раз пожалел себя и только молился, чтобы эти три дня передачи дел прошли побыстрее. Он уже сорвал голос, но всё равно старался ответить на все вопросы этого не в меру дотошного Макарова.
Что куда наливается, а что откуда выливается. Что случается, если нажать это или включить то, а как это и когда делалось то? Где формуляр и почему там пишется так, а не этак?
