– Что вы сидите, вставайте, давайте искать, где-то должен быть выход, – злился он на других пленных. – Ждете, когда всех нас расстреляют или сожгут вместе с этим сараем?
Тогда два-три человека, которые могли ходить, вставали и помогали Вано вскарабкиваться наверх, чтобы изучить потолочные стыки на предмет наличия лаза. Но все безуспешно. Когда все поняли, что сарай охраняется днем и ночью, крепко заколочен со всех сторон и им не вырваться отсюда, счет дням был потерян. Однажды всех, кто мог стоять на ногах, вывели из сарая. Думали на расстрел. Оказалось на работы. На железнодорожной станции изо дня в день раздетые, полуголодные, с еще не зажившими ранами, под пинки и дубинки полицаев они грузили и разгружали вагоны. Уголь, дрова, тяжеленные ящики с боеприпасами, мука, сахар и многое другое безостановочно прибывало с запада и переправлялось дальше. С ослабевшими и умирающими у фашистов разговор был короткий – расстреливали на месте. Скольких знакомых за это время потерял из виду Георгий по этой причине, уже не помнил. Временами пронзительными болями, тисками, сжимавшими голову, давала о себе знать контузия, болело неправильно сросшееся после ранения предплечье. Но он дал себе слово выжить и, превозмогая боль, голод и холод, старался двигаться, работать. Со временем одежда вся обносилась. Пленные, чтобы не замерзнуть окончательно, обматывали ноги, руки драной мешковиной, укутывались в то, что они подбирали на железной дороге. Так пережили одну зиму.
С наступлением весны пленных, работавших на железнодорожной станции, погрузили в вагоны, следующие в сторону Польши.
– Все. Пришел конец. Слышал, всех гонят в конц-лагерь. И нас в живых не оставят, – с горечью вымолвил старый боец Петро, сидевший рядом на полу вагона.
Но говорить с ним, отвечать сил уже не было. В абсолютной апатии, в каком-то ступоре Георгий обреченно решил принять и эту участь, ниспосланную ему жестокой судьбой. Прислонившись к стене вагона, под размеренный стук колес начал засыпать. От голода колючими спазмами исходил желудок. В полудреме он вновь вспомнил дом, родителей и братьев. Думал о погибшем друге Мамуке, так и оставшемся лежать на поле боя. Тем временем поезд мчался и мчался на запад, все дальше и дальше увозя пленных от родины.
День прошел или два – по замедлившемуся ходу поезда они поняли, что подъехали к какой-то станции. Пожилой мужчина, следивший за происходящим в щелочку забитых досками окон вагона, вслух объявил, что, похоже, прибыли в Польшу. Через какое-то время загремел тяжелый засов вагона и под лай овчарок пленных вывели на пути, оттуда бегом погнали к выстроившимся в ряд вдоль железнодорожной станции машинам с большими матерчатыми фургонами. Люди, которые несколько дней находились в тесных вагонах в неподвижном состоянии, падали и не могли бежать.
– Шнелле, шнелле, лос, лос, руссиш швайн! – поднимали пинками пленных фашисты и подгоняли к машинам.
Когда всех погрузили, машины тронулись. Через какое-то время подъехали к контрольно-пропускному пункту, обнесенному высоким забором из колючей проволоки, вдоль которого виднелись караульные вышки. Были слышны автоматные очереди, лай собак, крики. Пленных выгрузили и загнали через КПП за колючую проволоку. Как потом узнал Георгий из разговоров с другими пленными, их привезли в лагерь для военнопленных. Пробыли здесь недолго. В один из дней их снова загнали на железнодорожную станцию, разбили по вагонам и отправили дальше. Куда везли, зачем, – пленным было неизвестно. Просто гнали и гнали с одной станции к другой.
