Кроме того, король возродил при дворе древнюю испанскую забаву: Цветочные игры или поэтические состязания. Не говоря уже о конном параде, данном Филиппом IV и его младшим братом 26 февраля 1623 года.
– Весь двор с нетерпением ждал того дня, когда Его Величество и инфант дон Карлос устроят обещанный праздник, – восторженно писали хронисты. – Он состоялся в Вербное воскресенье, с великолепным маскарадом, отличающимся не только своей красотой, изобретательностью и дорогими одеждами, но также и присутствием высокопоставленных вельмож и дворян, которые принимали в нём участие… Были проложены четыре огороженных дорожки; главная перед дворцом, а другие перед монастырём босоногих кармелиток (Дескальсас Реалес) на Пласа Майор и у ворот Гвадалахары… В тот день были выведены лучшие лошади, которых только могла представить Андалусия… с роскошной сбруей, попонами, приспособлениями и амуницией богаче, чем когда-либо… Когда собралась большая часть знати, цвет Испании, солнце, выражаясь поэтическим языком, позавидовав такому великолепию и величию, собрало тёмные тучи, которые долгое время не переставали лить воду… Но вскоре небо прояснилось, и дождь прекратился; так что все были довольны. Мало-помалу зазвучали трубы, возвещая, что король и инфант сели верхом, и люди в масках сделали то же самое. Затем дон Фернандо Вердуго и стражники расчистили путь, а дон Педро де Толедо повёл кавалькаду к дворцу, где трасса закончилась перед балконом, на котором сидели королева с инфантой Марией и кардинал-архиепископ Толедский инфант Фернандо, в то время как фрейлины занимали остальные балконы королевских апартаментов…
– Если бы я описывал драгоценные камни, золото, богатые платья и выставленное напоказ богатство, эта работа была бы долгой, – заключил очевидец.
Стоимость этого мероприятия составила более 200 000 дукатов.
Таким образом, праздность испортила все хорошие качества короля и сделала его рабом фаворита и своих страстей.
Через десять дней после конного парада произошло событие, которое не только взбудоражило Испанию и всю Европу, но и стало поводом для демонстрации Филиппом IV ещё большего великолепия, затмившего все предыдущие торжества.
Между пятью и шестью часами вечера 7 марта 1623 года, когда начало смеркаться, двое молодых англичан, в пыльной одежде и без сопровождения, въехали верхом на шумные немощёные улицы Мадрида. Спросив дорогу к резиденции английского посла Джона Дигби, графа Бристольского, они направились к «дому семи труб», расположенному на уединённой улочке неподалеку от Калле де Алькала. Когда они прибыли туда, им сказали, что посол занят и его нельзя беспокоить. Старший из посетителей продолжал настаивать и велел передать, что привёз важное письмо от сэра Фрэнсиса Коттингтона, ехавшего из Англии в Испанию, карета которого сломалась по дороге в дне пути отсюда. Наконец, его впустили, и незнакомец в плаще и с растрёпанными волосами, взвалив на плечо небольшой саквояж, составлявший единственный багаж путешественников, ввалился в кабинет посла, в то время как его младший спутник остался в тени стены через дорогу охранять лошадей.
Лорд Бристоль уже в течение двенадцати лет был занят трудными переговорами с испанцами о браке инфанты Марии Анны с Карлом, принцем Уэльским, старшим сыном короля Англии. Якову I очень нужны были наличные деньги в виде приданого инфанты и гарантии того, что император, кузен Филиппа IV, вернёт захваченный Пфальц его зятю, курфюрсту Фридриху.
