Вот как нелестно характеризует английского короля писатель Мартин Хьюм:
– Яков I был хитрым дураком, которого переигрывали в дипломатии, он же льстил себя мыслью, что всех победит в двуличии. Он так часто называл себя то католиком, то протестантом, что ему просто перестали верить…
Когда Филиппу III и Лерме было необходимо отвлечь Англию от коалиции с Францией, они притворялись, что прислушиваются к заигрываниям английского короля, которые ранее отвергали с презрением. При этом они не теряли надежды на возвращение Англии в лоно Церкви. В свой черёд, Гондомар, испанский посол в Лондоне, вёл двойную игру, в течение многих лет поддерживая уверенность как в своём собственном правительство, так и в короле Якове, что другая сторона, в конечном счёте, пойдёт на уступки. Вдобавок, чтобы удержать английского монарха от окончательного разрыва с Испанией, интрига в течение последних лет была перенесена в Рим, где шли бесконечные обсуждения: должен ли папа давать разрешение на брак католички с протестантом.
Однако каковы бы ни были истинные намерения министров его покойного отца, Филипп IV, как и Оливарес, с его честолюбивыми претензиями на гегемонию Испании в Европе, не собирался выдавать сестру замуж за принца Уэльского. В то время как Лондоне думали, что дипломатическая осторожность Бристоля препятствует урегулированию этого дела.
По предложению испанского посла тридцатилетний герцог Бекингем, фаворит и главный министр короля Якова, отправил своего секретаря Эндимиона Портера, бывшего пажа Оливареса, в Мадрид с секретным приказом пообещать значительные уступки испанцам и намекнуть, что принц Уэльский сам может приехать за своей невестой. Портер, который не был дипломатом, встретился с Оливаресом в начале ноября 1622 года и прямо попросил заверений в том, что в обмен на обещанные уступки Испания немедленно даст согласие на брак и заставит императора вернуть Пфальц курфюрсту. На что Оливарес, надменно усмехнувшись, ответил:
– Я не понимаю, что Вы имеете в виду.
Узнав об этом, лорд Бристоль совсем пал духом. Ему не было известно, что Портер отвёз обратно в Лондон личное послание от Гондомара, вернувшегося в Испанию, Бекингему, в котором говорилось, что принцу Уэльскому необходимо самому приехать в Мадрид инкогнито и принудить дипломата действовать быстрее в ситуации, когда честь Англии поставлена под угрозу. Но если романтичный Карл почти сразу согласился на поездку в Испанию, то король Яков, по словам Хьюма, «плакал и пускал слюни, как испуганный младенец, когда «Малыш» (его сын) и «Стини» (его фаворит) вырвали у него… разрешение предпринять столь безрассудную авантюру».
Итак, «милые мальчики и отважные рыцари, достойные быть увековеченными в новых романах» (по выражению Якова I) отправились в путь в сопровождении лорда Коттингтона, секретаря принца, и Портера, хотя первый, который хорошо знал испанцев, был категорически против этого путешествия.
Через две недели, продвигаясь в среднем со скоростью шестьдесят миль в день через Францию и по ухабистым тропам Испании, маленький отряд уже был в дне пути от Мадрида. Вне себя от нетерпения, Карл пришпорил свою лощадь и, бросив свою свиту, вместе с Бекингемом поскакал вперёд.
Когда человек с саквояжем, назвавшийся Томасом Смитом, сбросил плащ и шляпу, Бристоль с удивлением узнал в нём красивого и наглого Джорджа Вильерса, герцога Бекингема. Однако, услышав, что принц Уэльский под именем Джона Смита ожидает на другой стороне тёмной улицы, посол пришёл в ужас. Присутствие наследника английского престола не могло быть скрыто в течение многих часов от сплетников Мадрида, поскольку курьеры из Парижа, где его узнали, следовали за ним по пятам. По мнению лорда, безоговорочно отдать такого человека, как принц Карл, в руки испанцев, которые, могли бы потребовать любые условия в качестве платы за его безопасное возвращение, было чистейшим безумием.
