Но есть и золотая середина – люди, к которым меня так и тянет.
Таким человеком был Лео, брутальный брюнет в футболке с изображением полуразрушенного замка с летящей над ним коровой. Что бы это могло значить? Фантастический образ символизировал необычность его владельца или его нелепость, некоторую странность? Или это был символичный намёк на необычную ситуацию, когда девушка клеится к парню, а не наоборот, как принято в обществе? Джинсовая рубашка придавала некий шарм образу, а в комплекте с белой гитарой, которую он носил на правом плече, но периодически терял в углах комнаты или на диванах, Лео становился фаворитом вечера, и многие девушки так и клеились к нему со своими глупыми вопросами. На корпусе гитары была художественная наклейка с надписью «Покойся с миром, Лина. Навсегда в моём сердце». Что это была за Лина, я тогда ещё не знала. Но потом она стала ключом всех наших отношений. Стало понятно, откуда в Лео были беспринципность, независимость и гордыня. Он просто боялся снова полюбить.
Лео станет моим первым парнем, но не человеком, рядом с которым я хотела бы прожить свою жизнь.
В тот самый вечер, ответив на моё «привет» своим приветом, он, не теряя времени, тут же крепко взял меня за руку и привёл в заброшенную хижину – неподалёку от особняка Пенелопы Нил, пригласившей нас на вечеринку.
В хижине, заставленной всяким хламом, было темно и пахло сыростью. На подоконнике стоял подсвечник, позолота на нём давно стёрлась. Когда-то его место было на столе, во время очередного семейного ужина, когда вся семья собирается для того, чтобы рассказать о своём прожитом дне. Он выслушивал истории о том, как кто-то украл сэндвич из общего холодильника или как секретарша ошиблась номером и перевала разговор жены босса на его помощницу, некую привлекательную блондинку, по голосу которой уже ясно, что она привлекательна, и как жена босса в ярости бросила трубку, посчитав, что это проделки её шутника-мужа.
В хижине было всё старинное, нажитое мертвецами – людьми, которых уже нет в живых. На иссиня-чёрном полу, половицы которого скрипели при каждом шаге, валялись виниловые пластинки – «Я подожду» Рины Китти, «Море» Шарля Трене, «Жизнь в розовом цвете» Эдит Пиаф. На белом комоде с глубокими трещинами и облезшим лаком пылились книги в твёрдых переплётах. Комод походил на рыбу в чешуе – так его изменило время. Жёлтые пятна уродовали потерявшие цвет обои.
Но вся эта старина разбудила во мне живую музыку. И меня понесло в фантазии. Видения нежных ласк и украденных взглядов вились, как во сне, а сердце трепетало в груди.
Рука Лео тем временем скользнула мне под футболку и нащупала сосок, который стал упругим от возбуждения. Я застыла, потрясённая прямотой его действий, подняла глаза и увидела его взгляд, сосредоточенный на вырезе моей футболки. На мгновение я растерялась. Можно было всё прекратить, но я была не в силах остановиться, я просто смотрела на его загорелую руку, ставшую ещё более тёмной на фоне моей белоснежной футболки. Нерешительно я посмотрела ему в глаза и, увидев пылающее в них пламя, окончательно расслабилась. Теперь он мог делать со мной всё, что хотел. Лео продолжал сжимать и гладить мою грудь, уже глядя в мои глаза, наблюдая, как мой лёгкий страх превращается в сладкую истому. Как долго я этого ждала!
Я не знала, что грудь может доставлять столько невосполнимого удовольствия. Раньше считала бесполезной эту часть тела: не надевала лифчик, не прикрывала её от посторонних взглядов. Но теперь, когда мурашки бегут по моей спине после каждого нажатия на сосок, я понимаю всю её ценность. Какие чудесные ощущения я испытала, когда, повалив меня на скрипучий пол старой хижины, Лео начал целовать мою грудь, проводя кончиком языка от вершины соска до его основания. Зацелованная до бесчувствия, я разрешила ему опустить руку ниже по моему телу. Мои груди были оголены, джинсы приспущены, я лежала перед ним совершенно готовая отдаться ему полностью, как вдруг он поднялся и, не отрывая от меня взгляда, сказал:
