Три миллиметра - страница 17

– Неужели тебе не достало вчерашнего опыта?

– Курить хочется, что поделать… Сержантов, кажется, нет в роте, – отвечал тот. Сержанта, конечно, не было в роте в тот момент, но сержант вскоре появлялся, чувствовал запах, и всё повторялось.

Другим средством борьбы с курением была печально известная «трубка мира». Это дьявольское изобретение больного ума являлось простой снятой с кровати железной душкой. В отверстие с одной стороны сержанты вставляли с десяток крепких сигарет «Святой Георгий» и поджигали, а с другой провинившийся боец вдыхал дым. После первой же затяжки почти всем становилось плохо, хотя кое-кто отваживался на три-пять затяжек. После подобного лицо бойца обычно бледнело, его тошнило и рвало целые сутки, а желание курить пропадало на неделю. Первым опробовавшим «трубку мира» стал молодой Прокофьев. Он был уверен в своих силах и задумал ради всеобщего удивления выкурить весь десяток забитых в душку сигарет. Однако его хватило ненадолго, лицо его тогда вмиг приобрело зелёный оттенок, а через пять минут он уже в туалете проклинал весь свет.

Порой Родионов, проходя по казарме, видел, как кто-либо из бойцов стоял у стены, обняв её руками.

– Что ты делаешь? – спрашивал поначалу Родионов.

– Кубрик держу, – отвечали ему.

Башмаков, из Москвы, который был глупым и несносным малым, совсем юным и ничего не понимающим в происходящем, не способным делать выводы из своих проступков и наказаний, встревал чаще остальных. Именно ему выпала честь чистить унитаз зубной щеткой, а в дальнейшем и дрелью с примотанным к ней ёршиком. Для того он протянул удлинитель из коридора в туалет, надел перчатки, а Фоменко откуда-то принёс ему маску сварщика. Посмотреть на то зрелище собралась страшная толпа зевак, а слух об этом разнёсся далеко за пределы полка.

«Формулой один» назывался весьма трудоёмкий аттракцион, в ходе которого выделялись несколько команд, были гонщики и болиды, трассой служил центральный проход, а суть состояла в том, что один боец берёт другого за ноги, становясь пилотом. Тот, которого держат, одевал на руки резиновые солдатские тапки и становился болидом, ему предстояло бежать на руках как можно быстрее, а сзади его подгонял пилот. На другом конце прохода тапочки у «болида» менялись, что называлось «сменой резины», и заезд продолжался. Это зрелище было массовым и настолько абсурдным, что зачастую развлекало даже самих новобранцев, но, как правило, лишь тех, кто не участвовал и наблюдал за ним со своих кроватей.

Лето в том году во Владимирской области стояло жаркое. Ранним утром солнечные лучики озаряли высокие кроны деревьев, прогоняя вместе с ночной мглой и приятную бодрящую прохладу. Уже скоро, к полудню становилось душно, потрескавшийся асфальт раскалялся, и всюду над ним потяжелевший воздух искажался от жара. Всё живое тогда устремлялось к тени, к ещё немного сохранившим прохладу густым лесам, пряталось в кусты, траву, в землю. Лишь невесомый ветерок одиноко блуждал среди нагретых стволов сосен. Этот ветерок был частью знойного пейзажа, он не освежал и только поднимал вверх клубы пыли да жухлую траву. Дождь тогда был редким и скоротечным, лишь несколько раз за лето он становился проливным и занимался на долгие часы. Во все остальные засушливые дни округа выглядела безжизненной, уснувшей.

Подобный летний пейзаж, имеющий своеобразную чарующую красоту и, как бы там ни было, всё же заключающий в себе радостное торжество новой жизни, составлял, однако, громадную разницу с тем настроением, в котором пребывало большинство новобранцев. Печаль и тоска чувствовались всюду. Причиной тому в первую очередь были различные болезни, связанные с новым военным образом жизни и охватившие едва ли не каждого новобранца. Изможденные физически неудобствами армейского быта, недостаточностью питания и сна, издевательствами недалёких командиров, находящиеся в новой обстановке, не сталкивавшиеся прежде с подобными лишениями и строгой дисциплиной, курсанты подвергались колоссальным нагрузкам и как никогда были ослаблены, уязвимы пагубному воздействию внешних сред и заболеваний. Увы, даже искреннего желания и рвения исполнять службу, интереса и увлечённости было недостаточно для того, чтобы превозмочь множество выпавших трудностей. Обвинения офицеров и сержантов, когда-то прошедших через всё то же самое, в отсутствии стойкости и крепости характеров солдат постоянно озвучивались, но всегда были крайне несправедливы. Для всего этого нужна была единственно привычка, разительно простая, суровая, солдатская привычка, которая вырабатывается обязательно у каждого военного, но не иначе как со временем.