Тем не менее, Родионов и Масленников, хотя и были сильны по своим натурам, не противостояли открыто выходкам молодого сержанта. Они были напуганы офицерами, говорившими о полном повиновении старшим по званию, сбиты с толку незнакомой армейской обстановкой, уставными правилами и порядками, царящими здесь и зачастую такими отличными от гражданских и человеческих, по которым оба всегда жили. Так, Родионов и Масленников, скреплённые уже прочными узами дружбы, проникались ещё большим уважением друг к другу, когда выражали хотя наедине недовольство делами Авдиенко и презрение к нему. Однако они при встрече и разговоре с ним смотрели ему в глаза, в его открытое честное лицо, и удивлялись многому. Удивлялись поразительному несоответствию обаяния и располагающей внешности сержанта отвратительному внутреннему состоянию его заблудшей души. Удивлялись они также и себе самим, потому что совсем недавно, готовясь стать солдатами, они ожидали столкнуться на службе с непобедимым армейским произволом и были настроены яростно, до конца бороться с ним, однако теперь оба лишь стояли в стороне, наблюдали за торжеством злодея и безмолвно возмущались, считая порой, что дело не касается напрямую их.
Начиналось легковесное нежное утро. Солнце ещё не проснулось и утопало пока что далеко в лесной глуши в предрассветной неге, очерчивая изредка горизонт тонкими розовыми блёстками. Пушистые белые облака, сбрасывая тёмное покрывало ночи, сказочно алели. Шаловливый ветерок плутал по обезлюдевшей части среди молчаливых серых строений, играл потёртыми раскрытыми ставнями и пробирался под одеяла спящих новобранцев. Тишина всюду была совершенная. Природа замерла в сонном очаровании, и притихли, казалось, не только люди, отдыхая от подвижной деятельности, но даже неутомимые звери и птицы. Густой ковёр яркой зеленеющей травы, не тревожимый ничем, также застыл в безгласном ожидании нового дня. Лишь только в деревне, вдали за дорогой, ведущей к стрельбищу, за узкой быстрой речушкой, широким раскатистым полем в покосившемся курятнике просыпался петух и готовился разбудить хозяев резвым криком.
Родионов в то утро проснулся раньше общего подъёма, уже по устоявшейся привычке, для того, чтобы успеть к новому дню выполнить все приготовления. Откинув слегка одеяло, умильно потягиваясь, он оглядел своё отделение и обнаружил, что все ещё спали как младенцы. Такие минуты он любил, если это подходящее слово. Мысли его после отдыха очищались, усталость и боль в теле отступали, кругом ни единый шорох не отвлекал от дум. В то утро Михаил представлял прошлое, далёкое прошлое тысячелетней давности, когда ещё по этой земле ходили их пращуры – могучие богатыри, отважные и искусные в своём деле, мудрые и порядочные в своих суждениях, благородные и искренние в своих намерениях. Родионов представлял их, статных и величественных, закованных в кольчуги и с секирами, верхом на рослых жеребцах, мчащихся навстречу яростным захватчикам, и сравнивал с собою, своими сослуживцами, сержантами и офицерами роты. Родионов сравнивал то, что делали его предки, с тем, что делают они сейчас, и задавался вопросом, достойна ли их служба деяний праотцов. То ему казалось, что все здесь так или иначе выполняют священный долг, стерегут мир и покой страны, то он вспоминал безумия офицеров, глупость сержантов, лень и безучастность новобранцев, и тогда ему становилось горько. Он тогда вопросительно всматривался в окно в ясное небо, а оттуда будто кто-то безгласно взирал на него.
