Тридцать дней в Париже - страница 18

– Все хорошо,– сказала я детям, надеясь, что они меня поняли. Потом приложила палец к губам, поясняя, что они должны вести себя тихо, а затем снова указала на багет.– Petit déjeuner. Mangez[30].

Все это время я поглаживала Артюра по спине, и в конце концов он привалился к моему плечу, прижался, как маленький коала. Единственное мое утешение в странной ситуации, когда я оказалась в центре чужой семейной драмы за много миль от дома, еще и проснуться толком не успев.

Гуго и Шарлотта взяли по тарелке и по куску багета. Коринн наконец замолчала – она наблюдала, как на обожженную руку льется прохладная вода. Я заметила, как Жан Луи на мгновение закрыл глаза и выдохнул. Затем он посмотрел на меня и благодарно кивнул. Я улыбнулась, чувствуя, что сделала все возможное для исправления ситуации, которая выходила из-под контроля.

– Кофе? – спросил Жан Луи, направляясь к виновнику утренних событий – кофейнику.

Обычно по утрам я пила крепкий чай с двумя ложками сахара. Но что-то подсказывало мне: здесь я не получу чашку чая и мне придется изменить свои привычки. Когда ты в Париже…

– Спасибо. – Я кивнула и приготовилась выпить что-то крепкое и бьющее по сердцу.

Жан Луи подогрел молоко, налил в него немного кофе из кофейника и разлил в три голубые чашки. Дети взяли по одной, третья предназначалась мне. Мы – я с Артюром, все еще продолжавшим отчаянно цепляться за меня, – отнесли чашки и тарелки в столовую. Дети принялись макать багет в кофе с молоком. Я села и отпила глоток кофе: он оказался восхитительным, совсем не крепким.

Из столовой было слышно, как Жан Луи и Коринн что-то обсуждают, бурно, на повышенных тонах. Дети, впрочем, не выглядели встревоженными, и я решила, что это в порядке вещей. Как бы то ни было, Артюр смешил брата и сестру, протягивая им кусочки багета, которые они же ему и давали. Вскоре я была вся в крошках, но меня это не смущало. Я усадила малыша на стол, взяв под мышки, и он радостно заворчал. Дети были такие милые, все трое: Шарлотта и Гуго в одинаковых пижамках с красной отделкой и Артюр в белом комбинезончике, усеянном бледно-коричневыми кроликами.

В конце концов вошел Жан Луи. Он выглядел напряженным, но улыбался. Поговорил с детьми, а затем объяснил мне, что Коринн возвращается в постель.

– Мы пообедаем не дома. Очень жаль, но мне понадобится ваша помощь. Я хотел дать вам день отдыха, чтобы вы могли прийти в себя после путешествия, но… – Он поднял руки в шутливом отчаянии.

– Я отлично себя чувствую, – ответила я. – Не проблема.

– Если вы поможете детям одеться, я справлюсь со всем остальным.

Он взял у меня Артюра и поднял над головой. Малыш задорно засмеялся и задрыгал ножками. Жан Луи смотрел на мальчика, и его лицо светилось любовью. А я отправилась с детьми постарше, чтобы помочь им подобрать наряд на день. Их спальни выглядели безупречно. Комната Шарлотты была бледно-желтой, а Гуго – бледно-зеленой, у обоих имелись белые кровати, комоды и ситцевые занавески в уютную мелкую клетку под цвет стен. А сколько у детей одежды – стопки выглаженных рубашек и блузок, аккуратно сложенных джемперов, белоснежного нижнего белья и свернутых носков, все с цветовой маркировкой. Зимние пальто висели на вешалке, а под ними лежала обувь на все случаи жизни.

Когда проблема была решена, я отправилась к себе и порылась в чемодане, пытаясь решить, что же надеть мне. В итоге выбрала черное платье из лайкры, черные колготки и черные замшевые сапоги, решив, что все одного цвета – это шикарно. Но, глядя на себя в зеркало на внутренней стороне шкафа, хмуро подумала: ничего подобного. Я выглядела оплывшей и блеклой. Не такой, как Коринн, – томительно-бледной, – а просто тусклой. Даже жемчуг, крупный, на который я долго копила и которым так гордилась, меня не красил. Я надеялась, что жемчужины придадут моей коже кремовый оттенок и сияние, как то и положено жемчугу, но им оказалось это не по силам, потому что они были ненастоящими.