Тридцать семь - страница 4
Не праздность и бессмыслие забав,
Не залпы сокрушительных орудий
Меня подводят к написанью глав:
В них изучения источник – люди.
Как главный наполнитель бытия,
Как плазма существующей эпохи,
Как зеркало, в котором вижу я
Лицо судьбы при каждом новом вдохе.
Среди ее неубранных седин
Барахтаются в поисках теченья,
Не в силах кислород скопить в груди,
Объекты страсти, грез и обольщенья.
Их быт рознит и существо рознит,
Но, словно мотыльки, к огню слетаясь,
Они бегут от кухонной возни
И на костре блаженство обретают.
Которых ослепляет яркий свет,
Которым искры прожигают крылья,
Тем скрыться предстоит в густой траве.
И задыхаться придорожной пылью.
Другие согреваются, но дым
Их легкие безжалостно питает,
Их мысли блеклы, а глаза пусты,
И красота их быстро увядает.
Есть и такие, что, завидев свет,
Сквозь пламя не летят, почуяв жженье.
Им громких в жизни не снискать побед,
Но также не познать и поражений.
Что ж, пестрому такому большинству
Я не скриплю пером глубокой ночью,
Лишь потому, что в их среде живу:
Душа моя их принимать не хочет.
Хотя, быть может, я у них в долгу,
Но тяготит меня их жизнь пустая.
За кем охочусь я, за кем бегу,
А, догоняя, снова отпускаю?
Я ради вас склоняюсь над столом,
Кто мой уклад и мой покой нарушил,
Кто наслаждался дымом и теплом
И обжигал мальчишескую душу.
Вставал на раскаленные угли
И поджигал от них же сигарету,
Купался в пепле и чумной пыли
И оставался свеж и чист при этом.
Кто вламывался в душу мне сквозь сон,
А позже заключал в свои объятья,
Взрывал дремоту эрогенных зон,
Едва касаясь тела легким платьем.
Кто выбивал из моих твердых рук
Уже почти добытую победу,
Целителей моих душевных мук,
Прекрасных героинь моих сонетов.
Я буду вечно бескорыстно ваш,
Но неизбежно обречен проститься.
Мне гонор ваш не брать на абордаж,
И ваша спесь не мною укротится.
Теперь не вам я посвящу стихи,
Желая в них увидеть совершенство,
Свои не с вами разделю грехи
И миг не с вами назову блаженством.
Нет, не ищите близости со мной.
Пусть в памяти мелькают ваши лица,
Я выбрал путь принадлежать одной,
И Бог не дай мне где-то оступиться.
25.06.1997 г.
На смерть человека
Памяти Сергея Русецкого посвящается
Я не как друг скажу все это, нет.
Кем для тебя я был – теперь не важно.
Ужасно умереть в расцвете лет,
И жить с такою смертью рядом страшно.
На нашем, на студенческом веку
Мы сталкивались редко и немного.
Как человек, молчать я не могу.
Ты слабость эту мне прости, Серега.
Прости, что я тебя так мало знал,
Что не был твоим другом верным, старым.
Прости, что в этот день не распознал
Симптомы наступавшего кошмара.
Ты руку жал мне искренне вполне,
Поздравив чепуховой, доброй фразой.
Ты повтори ее, братишка, мне,
Ты гаркни в ухо мне ее, заразу.
Когда я пол шампанским растворял,
А ты с улыбкой наблюдал в сторонке,
Тот выстрел пробки у меня застрял
Навеки в барабанной перепонке.
О! Господи, тот день мне возврати,
Минуту ту, где мы стоим со всеми.
Серега, ты нас всех сейчас прости,
Что не были с тобой все это время.
Я не могу, я не хочу понять,
Мириться страшно: в двадцать два от роду
Не в праве мы судьбу свою менять
На жуткую истерику природы.
Она скупа, рехнувшаяся дрянь,
Взбесилась ненароком от испуга.
Она уже забыть успела грань,
Где жизнь и смерть должны сменять друг друга.
Зачем-то мы рождаемся на свет?
Растем зачем-то, учимся, взрослеем…
Уж точно не за тем, чтоб в двадцать лет,
Жизнь не прожив, уже расстаться с нею.
24.06.1993 г.
Высший смысл
Похожие книги
