И что с того, что липнет нищета
К обиженным зевотою гортаням —
Зато, когда придётся умирать,
Мы не расплачемся и рук марать
Об эту жизнь печальную не станем!
1992
Всё верно, мой родной, всё верно! И про чабрец, и про свечу, про нищету и смерть… Всё верно!
Уж за что-за что, а за жизнь печальную он не держался – это точно. Последние годы были для него сущим адом, а для нас, друзей – обречением на беспомощное отчаяние. Ковыряться в этом я не буду, потому что верю: душе его ещё больно, коли и девяти дней не прошло, как я села писать эти страницы о нем..
Лёгким и весёлым мы его видели предостаточно. Раньше. Об этом и хочется вспомнить.
В Волгограде Серёжа появился в самом начале 80-х, пришёл на макеевскую литстудию. Худенький, чисто одетый мальчик особого внимания к себе не привлёк. Мало ли мальчиков, увлечённых поэзией, заглядывало на наш огонёк? Его попросили почитать стихи, и меня словно током прошило. Не может быть! Тихий голос с картавинкой строфу за строфой читал такое, отчего тусклый свет в писательском зале начинал играть живыми красками. Я резко повернулась и почти в упор уставилась на необычное явление в тонком свитерке. Счастливый Макеев ликовал. Оказывается, он один знал того, кто так нас поразил. И совсем уж невероятным показалось, что Серёжа Васильев отслужил в армии, окончил Литинститут, четверокурсником женился на молдаванке Саше, также студентке Литинститута, и даже имеет маленькую дочку. Надо же! А с виду мальчишка мальчишкой!
Я не смогла сдержать бурных восклицаний, но Макеев чуточку охладил восторги аудитории:
– Перед нами несомненный поэт, но перехваливать его не надо. Вот дождёмся первой книжки, тогда и посмотрим. Я уж лет пять-шесть читаю васильевские стихи по его письмам и должен сказать: молодец, что перестал подражать Есенину, а ещё больше молодец, что перестал подражать мне. У тебя, Серёжа, наметился свой неповторимый голос, своя интонация. Вот и развивай их. А Брыксину не слушай. Она сначала восторгается, а потом докапывается до печёнок.
И всем стало весело.
Если выразиться иносказательно: мы обнюхались и поняли, что родня. Вскоре я уехала на ВЛК. Приезжая в Волгоград, обязательно виделась с Сергеем. Он служил в «Вечернем Волгограде», ждал квартиру, подбирался к первой книжке. Мне всегда казалось, что он тоскует по Москве, по Литинституту, по студенческой общаге. Но…
Там нас уже не ждут, там ветреная юность
Однажды, впопыхах конспектами шурша,
Ушла сдавать зачёт и больше не вернулась,
Заглянем-ка туда? Ну, что же ты, душа?..
Именно это стихотворение открыло долгожданную книжку «Из лета в лето», изданную «Современником» аж в 1991 году.
…Однажды кто-то из наших заглянул ко мне в комнату.
– Тань, тебя какой-то парень из Волгограда спрашивает. Его вахтёрша не пропускает.
Спускаюсь и вижу: Серёжа Васильев!
– Какими судьбами?
– Танечка, приюти меня на ночь, а то придётся на вокзале ночевать!
Тётя Шура повыкаблучивалась, но дала зелёный свет, предупредив:
– Чтобы до семи утра исчез! У нас с этим строго! На какую комнату записать?
Я сказала, и повела гостя к себе. Васильев по дороге объяснил:
– Я же с четвёртого курса на заочное перешёл, а друзья мои доучиваются на дневном, так и живут в общаге. Жутко соскучился!
– Чаю-то хоть попьёшь?
– Попью, попью… И новости волгоградские расскажу.
Попив чаю, убежал на третий этаж к своим. Через какое-то время возвращается
