«Де згода в сімействі,
Де мир та тишина,
Блаженні там люди,
Блаженна сторона»
Глава 2
Алехандро Ефимович Строкальский был самым чистокровным евреем, который только мог родиться и вырасти в Киеве. И со стороны матери, и со стороны отца в его родословной не было замечено никаких инородных примесей, и даже в паспорте, в графе «национальность» значилось «еврей», что само по себе уже было совсем необычно для того времени, когда Алехандро был зачат и произведен на свет его родителями, а точнее в середине 50-х годов XX века. В результате получился смуглый, невысокий, кругленький с торчащим животиком мужчина, которому сослуживцы довольно точно присвоили прозвище «БигМак». Это был очень предприимчивый и честолюбивый, но дотошный и мелочный человек. Развал Союза подвиг его на предпринимательскую стезю и эта дорога оказалась довольно тернистой. Обладая сносными организаторскими способностями Алехандро собрал вокруг себя энтузиастов, одержимых идеей быстрого и относительно честного обогащения, создал Общество с очень ограниченной ответственностью и «окунулся во все тяжкие». Естественно, уже в самом начале своего самостоятельного бизнесового пути он пал жертвой кидал и мошенников, что и обусловило в будущем его отношение к окружающему миру, обществу и государству.
Еще в советские годы Строкальский нашел свое личное счастье в лице дорогой и относительно горячо любимой супруге Саре, с которою зачал четырех потомков, из которых три получились девочками, а один – «солнечным» мальчиком. Все дальнейшее поведение и цели Алехандро были обусловлены этими непреодолимыми обстоятельствами: на нем держалось благополучие жены и детей, ради этого он скрывал доходы, не платил налоги и вел с государством нечестную бизнес-игру. В оправдание Строкальского можно сказать, что так как он строили свой бизнес 90 процентов активных граждан в Украине, так что ничего необычного и тем более экстраординарного в его действиях не было.
Занимался он также самым обыкновенным бизнесом: возил бумагу из России в Украину и оптом продавал ее налево и направо, тем самым развивая в стране печатное дело.
И даже то, что не успев как следует стартовать он был «разведен» на 50 тысяч баксов, было для тех времен естественно и логично, и не могло никого удивить. Сочувствия ждать также было неоткуда: у каждого была своя беда (или проблема) и никому ни до кого совершенно не было дела. Так что выпутываться из такой патовой ситуации господину Строкальскому приходилось самому, причем решение рождалось в цейтноте, а на карту было поставлено даже то, чего еще и в помине не было.
Как и где нашли друг друга Мойшевский и Строкальский история умалчивает. Оба были коренными киевлянами, оба преследовали одни и те же цели, оба ходили по одним и тем же улицам, покупали продукты в одних и тех же магазинах, в конце концов, оба заводили себе общих друзей и знакомых. Как бы там ни было, но к моменту, когда начинается наша история они уже были знакомы и нужно отметить, что каждый из них видел в партнере определенный интерес. О таких знакомствах говорят, что их пути пересеклись.
Это был особенный день. Июльское палящее солнце нещадно жарило тех, кому по долгу службы приходилось находиться на посту, остальные попрятались в тень, либо освежали свои косточки и мякоть под кондиционерами в офисах и помещениях. В южных странах такое полуденное солнцестояние и обезлюдение получило название сиеста, у нас же дать подобному явлению название не удосужились. Особенно желанным в такие горячие дни становился вечер, приносивший целительную прохладу и облегчение. Именно в такой вечер в четырехкомнатной квартире на 17 этаже в самом центре Киева, а точнее на не переименованной еще в то время улице Ленина, позднее получившей название в честь Богдана Хмельницкого, проходил званый ужин двух влиятельных в городе семей, как обычно в подобных случаях обусловленный деловыми интересами. Хозяйничала Лялечка и надо справедливости ради отметить, что справлялась она с этой ролью великолепно: скатерть была белоснежной, сервировка стола утонченной, блюда были изысканы и вкусно приготовлены, импортный коньяк Камю мог украсить стол самого императора французов, а беседа – непринужденной и непритязательной. Естественно чувствовалось некоторое внутреннее напряжение, характерное для всякой деловой встречи, но оно не портило общий доброжелательный и раскрепощенный тон общения.
