– У тебя дошли?
– Ну да. Дал почин карете и присвоил. Потому как вся родня Скрытовых, племянники и мужья девок их, все белые. Все из Новороссийска в Крым уплыли.
– Если успели. Мы на том причале много пленных взяли.
– Был там?
Назвавшийся учителем кивнул головой и спросил:
– Ну, а лошадёнка твоя?
Михей засомневался, к чему это клонит учитель? Но ответил:
– Пока моя, – и, хлестнув её вожжами, добавил, – последний пуд сена доедает. Не появится в ближайшие дни зелёная травка, боюсь, падёт.
А сам продолжал размышлять: через меру широка ладонь для учителя. Бушлат матросский, тельняшку под бушлатом видно. Папаха не донская. Галифе. Сапоги солдатские. Очков нет. Только портфель чернокожий и можно назвать учительским. Держится за него крепко.
– А что, теперь хата Скрытовых пустует?
– Теперь она общественная собственность, и пусть пустует, – отозвался на вопрос Шахматов.
– Непорядок. Надо из неё школу сделать.
– Кто же делать-то будет?
– А мы с тобой и сделаем, – не на шутку серьёзно сказал учитель и подмигнул Михею. Михей только хмыкнул в недоумении.
– А ты сам из каких будешь?
– Из ваших.
– Казак?
– Да, только с самых верховьев. С Красивой Мечи.
– Ой, не похож. Разве что усами только. И бушлат у тебя морской. А у нас морячков не любят.
– Стерпится-слюбится, – усмехнувшись, ответил Михею его пассажир, – про морских пластунов не слышал? Так я из них. На бушлате моём до семнадцатого года нашивка была: «Первый Его Императорскаго Величества морской казачий корпус».
Михей поджал губы. Видал он брехунов, но не таких, поскромнее.
– Набрали нас, безлошадных, – продолжал учитель, – ещё в пятнадцатом году, больше пяти тысяч. Говорили, что для десантной операции на турецком берегу. А я думаю, не только для этого, но и для другого. Хотя мы и правда год под Таманью лагерем стояли и тренировались каждый день. Земляки мои кто крест уже получил, кто два, кто домой уже без руки вернулся, а я до шестнадцатого года пороха на этой войне не нюхал. Оно, конечно, может, и к лучшему, но душа-то требовала подвига. И однажды час пришёл. Погрузили нас всех на три броненосца. Неорганизованно, впопыхах. Провианта меньше половины взяли. Мичман-есаул говорил: Константинополь пойдём брать, пока англичане его не заняли. И восторженно положил на перси крестное знамение. Однако, когда в Одессе нас усилили тремя эскадронами кавалерии, стало известно, что идём румынам на выручку. Правительство румынское и царь их в Констанце были блокированы немцами и болгарами. Большая разница: Констанца и Константинополь.
Хотел Шахматов выругаться, но поостерегся, да и интересно было. В дороге сказка лучший попутчик. Ехать не близко, часа четыре ещё.
– Высаживаться должны были в порту. Не как на учениях – со шлюпок да сразу в бой, а более-менее спокойно. Наверно, так оно и было бы, но ночь ушла, туман рассеялся, и видим мы, дымит на горизонте немецкий дредноут и с ним две канонерки турецкие. Свистать всех наверх! К бою гтовьсь! Сигнал: «Иду на вы!» Капитаны наши долго не думали, нас больше, орудия мощнее, Бог с нами! Десант экипажам броненосцев только мешал. Почти всех пластунов загнали в трюмы. На палубе оставили немногих, снаряды подавать. Немец почуял неладное и стал уходить зюйд-зюйд-вест. Канонерки турецкие в другую сторону и вроде как нехотя, неспеша. Два наших броненосца за немцем пошли, третий на турок повернул. Расстояние между судами быстро увеличивалось.
