Так продолжалось несколько дней, пока на опушке, недалеко от края поля, где рос Анфир, не появился тетерев.
У него было всё: горделивая осанка, сильный голос, яркая внешность. Анфиру очень понравились его красные пёрышки над глазами, пушистый, в шикарных перьях, хвост.
Но главное – пение!
Однако тетёрки почему-то не спешили слетаться на его призывы. И тетерев стал принимать восторги Анфира. Он ежедневно прилетал на край поля и радовал цветок своим пением.
Когда тетерев пел, издавая чистый гортанный звук, у него сами собой расправлялись крылья. И хотя он не взлетал, но, казалось, парил над полями и лесами, над всеми цветами, зверями и даже птицами! Он высоко задирал голову, распушал свой роскошный хвост и вальяжно водил корпусом из стороны в сторону. Анфир зачарованно смотрел на тетерева, восхищаясь им: «Ах, как самозабвенно он поёт! Какой голос, какая стать!»
Но неопытный цветок опять ошибался. Тетерев даже во время токования думал только о себе, наслаждался только собой… и ждал того же от своих слушателей.
Солнце опять не радовало Анфира. Ему хотелось только слушать пение тетерева – всегда, вечно! Цветок забыл наказ матери, что надо тянуться к солнцу, ведь лишь оно даёт жизнь.
Да ну, какая жизнь без тетеревиного пения!
Нет, Анфир не думал отворачиваться от солнца, прятаться от его лучей, но новый объект обожания приносил ему больше радости, и тяга к нему была сильнее.
И как знать, чем закончился бы этот новый «роман» любвеобильного цветка…
Если бы вдруг не прилетела к нему пчёлка.
Её появление было стремительным, ненавязчивым и столь приятным, что у Анфира сразу пропал интерес и к круглолицему пастушку, и к певуну-тетереву.
И уже ни бредовые речи хорька, привычно пререкавшегося с полынью, ни его тяжёлый дух больше не утомляли Анфира.
Пчёлка прилетала теперь постоянно и, садясь на солнечную сердцевинку цветка, с энтузиазмом принималась трудиться. Она копошилась в лепестках, щекотала их, собирая сладкий нектар, и цветок, млея от удовольствия, становился всё ярче и богаче красками.
Оказалось, он тоже кому-то нужен!
И можно было не завидовать ни пурпурной эхинацее, на которой каждый день сидели по два шмеля сразу, ни мохнатому васильку, в тычинках которого резвились блестящие мошки, ни лиловому колокольчику, из которого по утрам бабочки пили свежую росу. Анфиру нравилось отдавать то, что он имел, и доставлять радость. «Как солнце дарит нам свой свет и тепло, – думал он, – так и мы должны делиться с ближними тем, что имеем!»
«Какое счастье, что есть солнце! – вторила мыслям цветка восторженная пчёлка. – Всё живёт благодаря ему! Когда нет солнца, я даже не вылетаю из улья».
Они теперь постоянно разговаривали. Пчёлка рассказывала, что собирает дань не для себя, что воспользуется из собранного лишь самым малым. И у Анфира появлялась решимость жить так же самоотверженно, как эта прекрасная пчёлка. Он понял, что радость жизни не в том, чтобы любовались тобой, и не в том, чтобы ты кем-то восхищался, а в том, чтобы жить ради других.
После встреч с пчёлкой Анфир чувствовал в самой своей сердцевинке какое-то тепло. Отдавая, он получал. Причём то, что не смог бы приобрести сам, ценой собственных усилий. Все, кто оказывался рядом с ним, стали замечать исходящее от него свечение. Будто Анфир сам стал маленьким солнышком и светился тихим, мягким светом, излучая своё тепло. Всё больше стало приходить к нему добрых девочек, прилетать красивых бабочек, виться вокруг золотых пчёлок…
