Равич сжал ее в объятиях.
– Не бойся. Не подпущу.
Она снова кивнула.
– Ты ведь можешь…
– Да, – ответил он с горечью и даже с легкой усмешкой в голосе, вспомнив о Кэте Хэгстрем. – Могу, конечно же, могу…
Она слабо шелохнулась в его руках.
– Я вчера здесь была…
Равич не дрогнул.
– Была?
– Да.
Он молчал. Вот все и сдуло как ветром. Повел себя как мальчишка! Ждать, не ждать – что за чушь? Дурацкие игры с тем, кто вовсе не думает играть.
– А тебя не было.
– Не было.
– Я знаю, не надо спрашивать, где ты был.
– Не надо.
Она отстранилась.
– Хочу принять ванну, – сказала она изменившимся голосом. – Озябла. Еще не поздно? Или я всех перебужу?
Равич снова усмехнулся:
– Если хочешь что-то сделать, не задумывайся о последствиях. Иначе никогда не сделаешь.
Она глянула на него.
– О мелочах можно и задуматься. О серьезных вещах – нет.
– Тоже верно.
Она прошла в ванную и включила воду. Равич уселся у окна и достал пачку сигарет. За окном над крышами, теряясь в пелене снегопада, слабым отраженным сиянием светился ночной город. Внизу на улице вякнул клаксон такси. Белесыми шарами мерцали на полу хризантемы. На софе лежала газета. Он принес ее сегодня вечером. Бои на чешской границе, бои в Китае, ультиматум, отставка правительственного кабинета. Он засунул газету под цветы.
Жоан вышла из ванной. Теплая, ласковая, она уселась на корточках рядом с ним прямо среди цветов.
– Так где ты был вчера ночью? – спросила она.
Он протянул ей сигарету.
– Ты правда хочешь знать?
– Да.
Он помолчал.
– Я был здесь, – сказал он наконец. – Ждал тебя. А когда решил, что ты не придешь, ушел.
Жоан все еще ждала. В темноте огонек ее сигареты то разгорался, то снова гас.
– Это все, – сказал Равич.
– Пошел пить?
– Да…
Жоан обернулась к нему и заглянула в глаза.
– Равич, – спросила она, – ты правда только из-за этого ушел?
– Да.
Она обняла его за колени. Сквозь халат он чувствовал ее живое тепло. Да, это было ее тепло, но и тепло его халата, с которым он сжился и свыкся за много лет, и ему вдруг почудилось, что оба этих тепла сроднились давным-давно и, значит, Жоан тоже вернулась к нему откуда-то из давней прежней жизни.
– Равич, я ведь каждый вечер к тебе приходила. С какой стати ты вчера решил, что я не приду? Может, ты оттого ушел, что просто не хотел меня больше видеть?
– Нет.
– Если не хочешь меня больше видеть, лучше скажи прямо.
– Я бы сказал.
– Но это не так?
– Нет, это правда не так.
– Тогда я счастлива.
Равич глянул на нее.
– Что это ты такое говоришь?
– Я счастлива, – повторила она.
Он помолчал минуту.
– Ты хоть понимаешь, что ты сказала? – спросил он затем.
– Да.
Мягкий свет с улицы мерцал в ее глазах.
– Жоан, такими словами не бросаются.
– А я и не бросаюсь.
– Счастье, – проговорил Равич. – Где оно начинается, где заканчивается? – Ногой он случайно тронул хризантему на полу. Счастье, думал он. Лазурные мечтания юности. Золотисто-благополучная старость. Счастье. Бог ты мой, куда все это подевалось?
– Счастье в тебе начинается и в тебе заканчивается, – изрекла Жоан. – Это же так просто.
Равич ничего не ответил. Что она такое говорит, думал он про себя.
– Ты скажи еще, что ты меня любишь.
– Я тебя люблю.
Он вздрогнул.
– Ты же меня почти не знаешь.
– При чем тут это?
– Очень даже при чем. Любишь – это когда ты готов дожить с человеком до старости.
– Чего не знаю, того не знаю. Любить – это когда ты без человека жить не можешь. Вот это я знаю.
