И тут же стадо тревожно заволновалось, взорвалось и текучей чёрной лавиной ринулось между деревьями. Снег был очень глубоким, олени грудью вспахивали его и текли, и текли мимо Сашки.
– У-уй! – заорал Сашка.
Он кинулся туда, откуда бежало стадо, вгляделся в темноту. Ему показалась мелькнувшая серая тень. Сашка вскинул двустволку. Пламя разорвало тишину.
Помьяе у яранги поднял голову. Громыхнул вдали второй выстрел. Он вытащил карабин, ловко вставил ноги в петли снегоступов и побежал в лес.
Накидывая на ходу дошку, выполз из яранги Сапсегай.
– Чёрт, чёрт слепой, – тихо ругался Сашка и шарил вокруг себя в снегу. Нащупал очки, надел и побежал по широкой полосе, выпаханной стадом.
Он пробежал мимо оленя с распоротым горлом.
Олень смотрел на него огромным глазом и сучил ногами. Сашка на ходу загнал новые патроны в стволы.
Вдалеке грохнул выстрел, второй. И лес прорезал торжествующий крик Помьяе.
Сашка спешил мимо залитых лунным светом деревьев. Остановился. Сдёрнул шапку, потряс головой. Помассировал глаза.
– Са-ша! – донёсся слабый стариковский крик.
– Иду! – крикнул Сашка. Надел шапку, очки и пошёл, щупая деревья перед собой стволом ружья.
Старик Сапсегай вёл связку гружёных нарт. На нартах сидела Ольга с Анюткой. Вторые и третьи нарты были привязаны к предыдущим. Сзади всех, держась за верёвку, шёл Сашка Ивакин.
Иней вырывался из-под капюшонов кухлянок, из оленьих ноздрей. Толстым слоем инея заросли очки на носу Сашки.
Два дня назад они свернули с обычных кочевых маршрутов, и теперь только опыт Сапсегая вёл их вперёд. Они уходили в гибельные равнинные места, куда уже несколько десятков лет не заходили оленеводы, потому что дорога к пастбищам через долины с наледями, перевалы, где срывались беспричинные ураганные ветры, требовала опыта: точного знания местности и знания погоды именно для этого места, именно в это время года. Оленей гнал Помьяе, уезжая вперёд на легковой нарте. Он гнал их короткими перегонами до указанию Сапсегая и после каждого перегона поджидал старика. Сапсегай сам бы мог гнать стадо, но он хотел, чтобы Помьяе запомнил дорогу к невыбитым пастбищам. Пригодится.
…Над оленьим стадом, сгрудившимся в долине, подымалось облако пара.
Долина сужалась. Стадо впереди поднималось на пологий перевал. Огромная наледь запирала долину. Ослепительный голубой лёд был рассечён трещинами. По борту над ним нависали красные скалы. Пушечный грохот пронёсся над долиной.
– Лёд треснул, – сказал Сапсегай. – Уходить надо, сейчас вода пойдёт.
Они поспешили вслед за ушедшим стадом.
Огромная тундровая равнина раскинулась перед ними с высоты перевала. На холодном солнце отблёскивал лёд обдутых ветрами озёр. Полосами шла по тундре позёмка. Посвистывал ветерок.
– Февраль, – сказал Сашка. – Весна скоро. Солнце!
Старик молча уселся на снег, вынул трубку, но не стал её раскуривать. Так сидел и смотрел на равнину слезящимися глазами.
– Идём? – спросил Сашка.
Сапсегай ничего не ответил, смотрел на бесконечную равнину: снег, лёд, холодное солнце на горизонте. Но видел он сейчас другое.
…Тогда на тундру падал первый медленный снег. Падал на кочки, на тёмную воду озёр, на побуревшие травы.
На небольшом бугорке стоял эвенкийский чум. Над крышей медленно курился дым и тут же падал к земле. Незнакомец огляделся и медленно вошёл.
У костра сидел Сапсегай-мальчишка.
– Старый знакомый, – улыбнулся незнакомец. – Где хозяин?
