Я дерзнул повторить еще раз картофельную аферу, но в этот раз закупку хотел сделать у полевых бригадиров. На всякий случай, от монополии грузчиков я решил уходить постепенно, попросив их в следующий раз отложить пять мешков, взяв другие пять от бригадиров. У меня была мечта – купить двухкассетник, а для этого надо было брать уже десять мешков. Папа установил на крышу машины рейлинги, подкачал шины и выехал в направлении «поля чудес».
Сделка оказалась провальной. Грузчики прознали о моих договоренностях с бригадирами и заложили половину гнилой картошки. Как только наша, груженная картошкой машина, отъехала от колхозного поля, за нами погнался грохочущий трактор, от которого мы с трудом оторвались, изнасиловав наш автомобиль. В этот раз картошка не принесла нам прибыль, скорее наоборот, машине требовался ремонт – надо было заменить рессоры и потратить целый день на чистку салона. Ароматный, картофельный запах еще долго сохранялся в нашей машине и категорически не нравился маме.
Смотрю на наши колхозные фотографии и не могу сдержать улыбки. С черно-белых выцветших фото тридцатилетней давности на меня смотрят незнакомо знакомые лица ребят в ватниках, с напяленными на ноги грязными кирзачами и нечесанными волосами. На заднем фоне убогие картофельные поля с покосившимися бараками. Мы стоим на фотографиях – молодые беспризорники, будущие предприниматели и счастливые абитуриенты одного из самых престижных ВУЗов страны! Я вижу на фото своих друзей Стаса, Жеку и в самой гуще ребят, в самой глубине моего сердца, стоит совсем юная Оксанка Васильева.
Полетели студенческие дни.
Добираешься к 8:50 утра до станции метро канал Грибоедова. В потоке невыспавшихся людей выходишь из подземелья метрополитена на знакомый с детства Невский проспект. Тебя встречает Казанский собор, дом Зингера с девами на крыше, удерживающими в своих руках глобус, ограда канала Грибоедова и стоящий по стойке смирно старый светофор. Пересекаешь Невский и пешочком следуешь к альма-матер. Доходишь до банковского мостика с золотокрылыми грифонами, и даже не врубаешься во всю эту красоту.
Я тогда не представлял себе, что могу на ходу перехватить стаканчик кофе с круассаном, идти и слушать музыку в беспроводных наушниках или с кем-то болтать по мобильнику. Заходя за ограду Финэка, сразу попадаешь в студенческий муравейник. У самого входа, ежась от холода, курили девчонки и мальчишки.
Проходишь внутрь здания к турникету. Показываешь студенческий билет охраннику, а дальше мимо огромного зеркала, неизвестно какого века, поднимаешься на второй этаж, и, оказываешься в длинных коридорах учебного заведения. По бокам коридоров выискиваешь свою аудиторию и опоздавший заходишь в большущий класс, набитый галдящими студентами. Преподаватель еще раскладывает материалы лекции на столе, я тороплюсь занять свободное место, чтобы «не мозолить глаза». Препод, как дирижер, взмахивает палочкой и аудитория замолкает, переключаясь в режим записи ценных знаний.
До сессии остается пару недель и настроение от этого не самое хорошее, а еще хочется спать, есть и отвлекают навязчивые представления о запретных плодах. Забыл ручку, перехватываю карандаш у соседа, что-то начинаю записывать, наваливается дремота и я чуть не засыпаю.
Первая лекция – это подъем тяжести без разминки, а перемена после первой лекции как встреча весны после утомительной зимней слякоти. Лекция закончена и сразу аудитория начинает шуметь, образуются круговороты разговоров, смеха, криков кого-то кому-то из одного конца аудитории в другую, открывается дверь и шум нашего потока сливается с шумом студентов в коридоре.
