В семье поначалу не было детей. То есть, дети были, два мальчика. Но оба недолго. Первый умер в полгода - после прививки. Второй родился мертвым. И только потом появилась на свет Ларочка.
Василиса утверждала, что это все «грецкая» кровь такая никудышная в дочери дала себя знать. Да что угодно могла утверждать, потому что Константиноса к тому времени, когда Василиса ругала непутевую дочь, уже лет семь как не было на этом свете. Он ушел из жизни спустя год после рождения Степки. Хоронила его, как рассказывала Василиса, половина Ейска. Первый был мастер по мужскому костюму. Людей из парткома одевал. И жили поэтому неплохо, и образование дали Ларочке – в Москву поехала учиться, на искусствоведа, не просто так, птица высокого полета. Да только, приехав после третьего курса на каникулы домой, пала эта птица жертвой белозубой улыбки, залихватского чуба и спортивной фигуры волейболиста местного клуба Аркаши Кузьменко. Да так пала основательно, что пришлось брать академический отпуск. Полугодовалый Степа был оставлен на попечение бабушки и отца, а мать уехала доучиваться в Москву. Образование получила, диплом искусствоведа в кармане, а потом, спустя еще пару лет родился второй сын.
Василиса крестилась тайком, и смахивала слезу – тоже тайком. Своих мальчишек вспоминала, стало быть. И растила внуков со всем пылом и широтой казачьей души. Не баловала, и ругалась, и кричала, бывало – такой уж характер. Но души не чаяла в своих сотонах.
Гром грянул, когда Степке исполнилось шесть, а Левке два. Был скандал, грандиозный, Степа помнил. А вот Лева, по малолетству – нет. Тонкая душевная организация искусствоведа Ларочки Кузьменко не выдержала жизни с мужем-тренером и двумя маленькими детьми.
- Я здесь погибаю, - рыдала она, красиво заламывая тонкие руки. – Я же здесь просто придаток к кастрюлям и пеленкам. Я теряю квалификацию, Аркадий. Давай уедем в Москву, умоляю. Мне предлагают работу!
Работу, как уже потом, позже выяснилось, предлагал будущий второй муж Ларочки. К нему она, в конце концов, и уехала. Чтобы жить в столице, работать по специальности и не быть привязанной к кастрюлям и пеленкам.
Василиса дочь прокляла. И через порог плюнула ей под ноги. И даже сказала сакраментальную фразу, что дочери у нее больше нет - умерла Лариса, стало быть, для матери.
А вот внуки были. Их-то и пришлось тянуть на себе Василисе, потому что Аркадий запил. По черному. Пить он не умел, поэтому быстро лишился работы. Потихоньку стали исчезать из дома приметы состоятельной жизни, нажитые еще при лучшем мужском портном города Ейска.
Зять пил, теща свирепела, мальчишки притаились и старались по возможности отсиживаться на улице – благо, теплый климат давал возможность пропадать почти сутками на море, лишь по темноте приходя грязными и голодными домой.
Два года это все длилось. Два. А потом в один день… Степка так и не узнал, что послужило причиной, спусковым крючком, поводом, последней каплей. Видел лишь результат. По его детскому разумению – страшный результат. Терпение старой казачки лопнуло. И отходила она зятя, одной только скалкой отходила, но как! И «скорую» потом сама же вызвала, и показания потом в милиции дала, сопроводив их финальным «Убить бы гада за все. Да рука не поднялась внуков сиротами оставить».
Нос сломанный Аркадию Кузьменко хирург вправил. Два сломанных ребра срослись. А сотрясение головного мозга средней степени тяжести дало неожиданный эффект. Не пил с того раза Аркадий. Даже по праздникам. И даже пива.
