– Ну кто-нибудь поинтересовался, действительно ли он так поступил? – спрашиваю я. – То есть… да, он держится уверенно и обладает такой улыбкой, которая может очаровать любую, даже поп-звезду, но…
– Уж извини, но я ничего такого не заметил, – закатывает глаза Джонни.
– И ты завидуешь, потому что не можешь купить подобного даже на все деньги, что стопками лежат в этом доме, – подразниваю я.
– Ты та еще заноза в заднице. – Его улыбка становится шире.
– Но ты не хочешь, чтобы я менялась.
– Верно, но даже крошечная часть тебя производит фурор, – подмигивает Джонни. – Вопрос лишь в том, почему я позволил тебе остаться, когда ты так безжалостно издеваешься надо мной?
– Потому что ты меня любишь, – одариваю я старого друга самой широкой улыбкой, на какую только способна.
– Ты права, люблю. Но это как болезнь. – Он наливает еще мерло в пустой стакан. – И чтобы ответить на твой вопрос, я попытался разузнать, но Раш не хочет об этом говорить. Стоит мне только поднять эту тему, как он замолкает. Чтобы не выносить сор из избы, клуб наложил запрет на разглашение.
– Умно, но немного поздновато, учитывая, что их фото красуется на каждом таблоиде, – смеюсь я.
– Предполагаю, они поступили так, когда в команде случилась потасовка, – пожимает плечами Джонни. – Я же собираюсь отнестись с уважением к желанию Раша и оставить его в покое, раз уж весь остальной мир не в состоянии это сделать.
Я, понимая, каково это – быть обвиненной в чем-то из-за недопонимания, поджимаю губы.
– Все же я считаю, что кому-то стоит поговорить с ним начистоту.
– Как насчет того, чтобы это сделал кто-то другой, а не ты? Мне бы хотелось, чтобы между моими гостями царил мир, – приподнимает стакан Джонни. – Кстати о разговорах начистоту, не расскажешь, почему ты здесь? Мы знакомы достаточно давно, чтобы я успел понять – ты появляешься так внезапно, только когда бежишь от чего-то.
Черт. Вот почему так сложно иметь дело с человеком, который знает тебя лучше, чем ты сама.
Мы встречаемся взглядами поверх костра, и я рассказываю Джонни все, что произошло за последние двадцать четыре часа, – о конференции, Финне, моем разговоре с Чейз, а затем и с Деккер. Все.
– Ты же знаешь, что семья тебя любит, верно? – наконец спрашивает Джонни после долгого молчания, во время которого он сверлит меня задумчивым взглядом.
– Они могут любить меня так сильно, как только захотят, но от этого не становится легче. Как и не легче воспринимать, что они или другие думают обо мне.
– Эта история не так проста, да? – подталкивает Джонни.
Тихо чертыхнувшись, я слегка улыбаюсь. Как он догадался? Как так получилось, что он заставляет меня признаться в том, в чем я не хочу признаваться даже самой себе?
Мой протяжный вздох разрывает тишину, пока я думаю о двух важных клиентах, которых упустила за последние месяцы. Клиентах, которые, как я полагала, были у меня в кармане, но, видимо, я не дала им что-то, в чем они нуждались. Клиентах, о деталях взаимодействия с которыми я не рассказала ни сестрам, ни отцу, потому что это стало бы еще более печальным исходом, чем то, что они сорвались с крючка.
– Так ты взбунтовалась и прилетела сюда, чтобы взяться за работу и доказать, что ты совсем не такая.
– В общих чертах, – пожимаю я плечами. – Чтобы доказать это не только себе, но и им.
– Не думала, что тебе кажется, будто они говорят, что ты не справляешься со своей работой, но на самом деле они так не думают?
