Трус, или Путь храбреца - страница 2

Но этот папаша с массивной золотой печаткой на толстом пальце молчит, устрашённый блеском очков Светланы Юрьевны. Последняя, впрочем, тоже хранит молчание.

– Да чего мне бояться? – с усмешкой говорю я. Но какая-то часть мозга услужливо подаёт изображение, вновь переключая канал, и говорит: «Будто ты не знаешь, чего. Напомнить?». Прикрыв глаза, мучительно борюсь с леденящим ужасом, нахлынувшим, как всегда, внезапно. Окружающие списывают это на следствие усталости. Из столбняка своим вопросом выводит Светлана Юрьевна:

– Я слышала, ты разбираешь первую сонату Бетховена?

– Да, финал.

– О! Там темп presto[3] и арпеджио[4] в левой руке! Справляешься?

Почему-то преподавательницы музыкальной школы с придыханием относятся к парням, предпочитающим стучать по клавишам вместо того, чтобы заниматься истинно мужскими занятиями – вроде каратэ, бокса или, на худой конец, футбола. Как только мне открылся этот интересный нюанс, я без зазрения совести начал пользоваться своим привилегированным положением.

– Ну, я пока играю не в настоящем темпе, да и с ритмом небольшие проблемы…

– Что не в настоящем темпе – это правильно. Нечего спешить. Для всякого стоящего дела нужна тренировка.

Да. Должно быть, есть что-то такое в очках, что позволяет говорить умные вещи. Себе что ли купить?

– Да не мучайте Вы ребёнка, – пошла в атаку тетя Домка. Интересно, это она обо мне? Тоже мне, нашла малыша. – Пусть уже домой идет. А то мама, наверное, волнуется.

– До свидания, – говорю я и через мгновение оказываюсь на промозглой улице, где фонари горят через один, а людей не видно вообще. И мне становится страшно, особенно от неверных теней, создаваемых ветром. Страшно от знания того, что скрыто за ними. Возможно, я и приду домой. Если сегодня не мой день.

Наверняка я смешно выгляжу со стороны: не по годам рослый, сильный парень, шарахающийся от каждой тени… Ещё и эти облака, периодически закрывающие луну. Чёрт бы их побрал. Нет, с такими мыслями явно не стоит бродить в темноте.

Я давно достиг совершенства в умении ходить бесшумно. Даже сейчас подмерзшая каша у меня под ногами не издавала характерного хруста. Удивительно, какие чудеса может проделывать человек в своем желании остаться в живых.

«Срочно думай о чем-то другом! Соберись! Впереди еще долгий путь и это самый безопасный его отрезок. Думай о другом…». Снова голос брата:

– Параноик! Как ты мне надоел. Опять свет не потушил в комнате! Ты хоть знаешь, сколько набежало по счётчику за целую ночь?! Мы с матерью горбатимся на нескольких работах, а ты, малая скотина… – Удар.

«Я люблю тебя», – как хорошо, что я воспитал в себе хладнокровие. А теперь скажу вслух:

– Мне страшно.

– Чего может десятилетний пацан бояться в своей комнате? – брат всё ещё вне себя. К тому же он злится из-за того, что посмел ударить меня. Он добавляет уже мягче, почти ласково, – чего ты боишься?

«Я люблю тебя. Как тяжело молчать».

– Чего ты боишься? – хватает он меня за грудки, – Ты, псих!..

– …Ладно, малый, смотри! Берешь гантель вот так. Да нет! Ты, пианист хренов, не сжимай так пальцы… Что, тяжело? Ничего, я подстрахую… поднимешь раз десять. Что?.. Не бурчи себе под нос, я не слышу!

– Пятнадцать!..

– Вот это мой Сурик! Узнаю тебя, Санёк! – Брат улыбается, похлопывая меня по плечу.