– Знаешь, Банан пришёл ко мне сам, когда муж выгнал из дома, и я рыдала с чемоданами, сидя на тротуаре, – рассказывала Нэталин, не отрывая взгляда от могилки. – Он был такой же бездомный, как и я. И мы вместе выкарабкивались.
Тётя всхлипнула, и я обняла её за плечи.
– Почему ты назвала его Бананом? – меня всегда интересовал этот вопрос, пёс любил поесть фруктов, но предпочитал всё же мясо.
– У меня ничего не было в тот день, и мы съели банан на двоих, – рассказала о происхождении клички Нэталин.
Мне стало жалко тётю; она тихо убивалась по любимцу и страдала гораздо больше, чем я могла представить.
– Тётушка, можно тебя попросить? – спросила я жалостливым голосом.
– Конечно.
– Отнеси обед Джону, пожалуйста. Я очень плохо себя чувствую, – я присела на стул, имитируя головокружение.
– Что такое, может врача? – обеспокоилась тётя, отрывая наконец взгляд.
– Не стоит, просто Джон рассчитывает. А он столько помогал… – я сделала жалостливое лицо. – Я могу попросить кого-нибудь из друзей, но у всех сейчас свои дела.
– Не надо, и Кристин стоит прогуляться, и купить кое-что нужное, – согласилась Нэталин и пошла собираться. Я встала, забыв о своей «болезни», и начала упаковывать обед. Ларри отвлечёт тётушку, а Кристин вдоволь повеселится.
Я была довольна своим планом. Пришлось постараться заставить тётушку накрасить губы и одеть что-нибудь привлекательное.
– Ну на улице жара, как ты пойдёшь в чёрном? – я сидела на широкой кровати Нэталин и перебирала наряды. В итоге мы остановились на лёгком платье синего цвета, хорошенькой соломенной шляпке и славной белой сумочке.
– Ну я же не на бал иду в самом деле, – возмущалась Нэталин.
Кристин присоединилась к нам; хоть и грустно, она с интересом наблюдала за подготовкой своей мамы.
– Ну ты же идёшь в город; почему бы и не покрасоваться? – напомнила я.
– Всё, хватит, я упыхалась переодеваться – запротестовала Нэталин и шлёпнулась на кровать.
– Хорошо, хорошо. Только губы накрась и всё. Мы столько сил потратили, давай, последний штрих, – уговаривала я тётю. Тётушка, ругаясь, наспех нарисовала алые губы и быстро вышла из комнаты, опасаясь новых корректировок.
Я проводила домочадцев и, пройдя мимо сада, быстрыми шагами устроилась на привычном месте возле изгороди, расстелив плед. Рисовать не хотелось; я пила утренний кофе, поглощая запас фирменных сэндвичей и слушала шелест деревьев.
Из дома Миллеров зашагал Джим. Я отметила про себя, что его походка действительно стала увереннее, а осанка прямее. Он даже одет был по-другому: джинсы и тёмная помятая рубашка на белую майку. Ничего общего с идеально отглаженными брюками и примерным видом старого Джима.
– Привет, Джоан, что у вас произошло? – спросил парень, присаживаясь ко мне.
– Привет, Банан умер… Его сбила стерва Молли, но никто мне не верит.
– Сочувствую. А почему ты думаешь, что она?
– Ну, потому что мы с ней повздорили. Я впервые в жизни дала отпор, и вот результат, – я повторила вчерашний диалог.
– Я тебе верю, – сказал Джим, произнося заветные слова, которые я так хотела услышать, тем самым открыв фонтан откровений.
Мы говорили и говорили; вернее, без умолку болтала я. Признания лились на соседа, а Джим всё внимательно слушал. Я поплакала у него на груди, вспоминая Банана. Честно рассказала про Джона, про наше первое свидание и свои чувства. Я рассказывала про Минди и Марка. Про бедную Мо и глупых врачей, которые не могут определить точный диагноз. Про то, как страдает её брат Бо, про подвалы и странное поведение Джона. Вместе обсуждали красавицу Молли, находя и раздувая её недостатки. Я болтала без умолку, Джим слушал, заедая остатками завтрака.
