– Да, – выдохнула я. Скрывать было уже глупо.
– Откуда они узнали? – продолжила с расспросами Мо. Самая разговорчивая в нашей стае, она напоминала говорящего ворона.
Действительно, откуда? Нэталин взяла Крис почти сразу, как приехала. Детский дом находился даже не в этом округе. Никто не знал. Могли догадываться по внешности, но это совсем маловероятно.
Вдруг внутри всё похолодело. Пальцы мертвой хваткой вцепились в изгородь. «Боже, это всё я» – дошло осознание. Я никогда не говорила про удочерение Крис друзьям, самым верным людям на свете. Но сказала Джиму, сыну Миллеров, когда жаловалась на мать, а мы знакомы совсем недавно. Какая глупая! Я обещала не говорить…
На глазах выступили слёзы. Мне хотелось провалиться на месте. Первый заметил Джон.
– Эй, с тобой всё хорошо? – этот вопрос открыл затворки дамбы, и слёзы потекли рекой по щекам.
Все вскочили со своих жердочек и начали кудахтать надо мной.
– Чего ты? Что случилось? Всё наладится… – на перебой звучали голоса.
– Я… – я хотела признаться, но не находила сил. – Я… я сказала.
– Кому? Миллерам? – удивилась Мо.
– Их выродку Джиму! – догадался Марк.
– Ему конец, – произнёс Бо. Я могла ожидать такой жестокости от кого угодно, но не от Бо. Огромные руки мяли зелёную шляпу с особой агрессией. Бо с такой нежностью относился к Крис, что я не сомневалась: ему конец.
Минди обняла меня и успокаивающе погладила по голове.
– Не беспокойся, Джоан, я ему всю морду расцарапаю. – Но это не успокаивало.
Я обвела взглядом друзей. Джон сжимал кулаки. Мо грязно ругалась в отношении Джима. Марк и Бо охотничьим взглядом впились в дом Миллеров. Рассказать Джиму про Крис было глупо. Но рассказать про Джима друзьям было то же самое, что выписать смертельный приговор мальчишке. А ведь ему с ними учится.
– Слушайте, не надо, это моя вина… – начала я.
Но, конечно, было поздно и бесполезно. Теперь это их дело. На меня же зла никто не держал. Вечером я призналась тёте Нэталин. Но ни слова агрессии, ни осуждения не было с её стороны.
Мы разошлись, и я с ужасом вернулась домой. На кухне сидела тётушка; Крис наконец-то уснула. Мы пили чай, руки тряслись, нужно было, признаться и я расплакалась, расклада правду.
– Ничего страшного, ты ведь ребёнок. Рано или поздно она бы узнала, – тётушка поцеловала меня в макушку и поковыляла наверх, держась за бок и еле слышно охая с каждым шагом.
Так стыдно.
***
Утром всё было так же, но не так. Завтрак и кофе. Яйчница с ломтиками бекона, овощи. Казалось, все боялись замолчать. Пели песни, рассказывали анекдоты. Кристин хвасталась моим рисунком.
– А ты научишь меня так же? – спросила Крис.
– Конечно.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас! – согласилась я. А что ещё делать? Я же виновата.
Мы уселись на изгороди. Банан пошёл с нами и с нескрываемым удовольствием завалился в густую траву. Тётя дала нам дощечки, которые заменили нам планшеты, раздала карандаши и бумагу. И на своих рисунках девочки изобразили Банана в различных забавных ситуациях. На одном из рисунков он спускается с горы на лыжах, весело размахивая лапами, а на другом – лежит на жарком пляже, наслаждаясь солнцем и морским бризом.
В самом разгаре урока Кристин сдалась.
– Нет, это не моё. Я всё-таки музыкант. Ты проводишь меня на скрипку?
– Конечно, – согласилась я, мы всё равно договорились встретиться с друзьями в обусловленном месте на речке.
Идти было недалеко. Но самое приятное, что идти надо было в противоположную сторону от дома Миллеров. Полуглухой старик, первая скрипка филармонии на пенсии, с фанатизмом обучал Кристин. А моя мама не скупилась на чаевые.
